Однако следует подчеркнуть, что обнаруживаемые респондентами парадоксы зачастую чреваты понижением уровня доверия между акторами, которое обычно питается относительной уверенностью каждого в предсказуемости поведения другого. По справедливому мнению Л.Д. Гудкова, «предсказуемость институционального поведения в общем и целом гораздо выше, чем группового и, тем более, индивидуального, но только в том случае, если структуры формального и неформального взаимодействия не расходятся и не оказываются в конкурентных отношениях друг с другом» [Гудков, 2009]. В российской же институциональной среде эти структуры как раз расходятся и конкурируют. Устранить оба явления собственно и призваны стратегии гражданского действия. Ключевым элементом таких стратегий предположительно должна стать солидаризация гражданских действий.
Очевидно, солидарность не сводима к свойственной человеческой природе способности сочувствия, но и предполагает способность к рефлексии – осознанию стимулов и интересов другого [см.: Мусхелишвили, Сергеев, Шрейдер, 1996, c. 14]. Предсказуемость поведения других основана на общности разделяемых ценностей и норм. С кем и на каких основаниях респонденты готовы объединяться? Как они понимают, что такое солидарность вообще и в нашей стране в частности? Ответы на эти вопросы будут различаться в зависимости от степени рационализации стратегий, что предполагает возникновение или расширение доверия, основанного на учете интересов другого, выявленных из опыта взаимодействий с ним. Однако этот опыт должен быть абстрагирован, деперсонализирован – не предполагать исключительную опору на личное знание партнеров, поскольку источником генерализации доверия служит рационализация взаимодействий18.
Гипотеза о рассогласовании