Ланин отступил два шага и сильно покрылся потом. Глаза превратились в щели, а Черского в этот момент пронзило внезапное беспокойство. Заметил он в них что-то мрачное, какую-то звериную непримиримость. Он перестал атаковать Ланина. Отступал, зато хорошо, отбивался и не подпускал к себе.
Ланин выпрямился и опустил карабин. Черский побледнел. Прежде видел единственно глаза, теперь же полностью увидел лицо: пылающее, угрюмое, ненавистное, как сам ад.
– Ну, пане Черский, – услышал он как во сне слова, набухшие ядом, – вот ты какой… Молотишь, как цепом, негодяй! Это и есть польская школа? А где шаг? Почему щепки не сыпятся с пола? Я тебя в таком разе этому научу! – заревел он, как в начале. – Строевая стойка!
В зале опустилась полная тишина. Никто не ожидал такой перемены, так как Черский бился превосходно. Даже офицеры и унтер-офицеры высказывали похвальные замечания и были захвачены врасплох, как и рекруты. Ланин уже был вне себя от неистовства. Командовал чётко, ругался, чертыхался, повторял кулаком.
– Крепче в пол! – выл он неустанно. – Не жалей мослов. Сильней, сильней! Раз, два, раз, два. Сильней!..
И Черский бил сапогом, вплоть до того, что начали сыпаться щепки. Капитану, однако, постоянно было и этого мало. Он поставил рекрута в угол и приказал ударять карабином в стену. И кричал всё громче.
– Капрал Быков, ко мне! – подозвал вдруг он унтер-офицера. Вывести рекрута и двести раз повторить с ним это упражнение. На снегу!
Черский отдал честь и ушёл. Видно было, что бежит он на остатках сил, но до тех пор, пока шагал по залу, не потерял ничего в упругости. Только когда оказался в коридоре, зашатался и тяжело опёрся о стену. Отдышался с трудом в течение какого-то мгновения. Капрал не торопил. Он понял, что это было сверхчеловеческое усилие.
Черский ещё раз набрал глубоко воздуха и потащился дальше. Быков открыл двери. Брызнул в глаза снег, сильный ветер морозил до костей. Вышли наружу.
– Строевая стойка! – снова свалилась неумолимая команда. – Упражнение! Раз, два, раз, два, раз…
Резкий вначале темп шёл незначительно на убыль, потом смягчился и в конце утих. Черский замер в неподвижности.
– Отдохни немного, – услышал он тихий, идущий будто из-под земли голос унтер-офицера. – Отдохни!
Черский попробовал выпрямиться. Плечи не сгибались, каждое движение тела доставляло ему боль. Он крепко упёрся в карабин и медленно поднял голову. Взглянул в сторону. Лицо капрала было похоже на капитанское: такое же округлое, массивное, мясистое, фиолетовый нос издалека выдавал горького пьяницу. Прежде казалось оно ему таким же грубым, отталкивающим; теперь он заметил отличие: под этой внешней оболочкой чувствовалось глубокое сочувствие.
Подними козырёк и подойди к стенке, – в его словах не было совершенно служебной ноты. – Бей в неё карабином, чтобы у тебя руки не замёрзли.
Черский