Ветер, как живой зверек, фыркал за окнами и лизал стекла. Джоуи натянул одеяло до самого носа, будто прикрывшись щитом, который мог оградить его от любых напастей.
– Она все еще где-то там, – сказал он спустя пару минут.
Пес поднял свою массивную голову.
– Она ждет, Брэнди.
Пес вскинул ухо.
– Она вернется.
Пес негромко зарычал.
Джоуи положил руку на мохнатую спину своего приятеля:
– Ты тоже знаешь это, правда, дружок? Знаешь, что она все еще там?
Пес согласно фыркнул.
Ветер стенал.
Мальчик напряженно слушал.
Ночь шажками продвигалась к рассвету.
4
Посреди ночи, так и не уснув ни на секунду, Кристина спустилась в комнату Джоуи. Лампа, вопреки ее ожиданиям, оказалась выключенной, и в комнате царила непроглядная мгла. Страх тут же вонзил в нее свои цепкие коготки. Она щелкнула выключателем и увидела, что Джоуи крепко спит в своей постели.
Брэнди, который мирно посапывал рядом, тут же встрепенулся. Зевнув, он метнул в Кристину взгляд, полный собачьего раскаяния.
– Ты знаешь правило, мохнатая задница, – шепнула она. – Ну-ка, на пол.
Брэнди спрыгнул с постели, не потревожив Джоуи. Скользнув в ближайший угол, он свернулся там калачиком и виновато уставился на Кристину.
– Умница, – прошептала она.
Мохнатый хвост, будто веник, замел по ковру.
Кристина выключила свет и вышла в коридор. Не успела она пройти и пары шагов, как услышала шорох из комнаты мальчика.
Похоже, Брэнди снова запрыгнул на постель. Возвращаться она не стала. Плевать, если на одеяле и простынях останется собачья шерсть. Главное, что Джоуи в безопасности.
Всю ночь Кристина ворочалась на постели, то засыпая, то снова просыпаясь. Ей снилась ужасная старуха с зеленым лицом, зелеными волосами и омерзительно-зелеными ногтями, скрюченными, будто когти.
Утро понедельника выдалось солнечным. Даже слишком солнечным, поморщилась Кристина. Яркий свет больно ударил по измученным бессонницей глазам.
Она позволила себе подольше задержаться в душе, надеясь смыть горячей водой остатки ночной усталости. Потом стала одеваться на работу. Ничего лишнего: бордовая блузка, серая юбка, такие же серые лодочки.
Шагнув к зеркалу, отразившему ее в полный рост, Кристина принялась разглядывать свою внешность. И снова не обошлось без чувства стыда и замешательства. Кристина знала, откуда у нее взялась эта чрезмерная застенчивость. Она развилась в те самые Потерянные Годы, которые поглотили около двух лет ее жизни, с восемнадцати до двадцати. Именно тогда Кристина постаралась избавиться не только от тщеславия, но и немалой части своей индивидуальности, поскольку образцом для нее было унылое однообразие. Скромность и невзрачность – вот что требовалось от нее в первую очередь. Любой намек на тщеславие, любая попытка приукрасить