– А вам не кажется, что просто Бог подарил нам лишние несколько дней жизни? Так давайте их просто проживем.
От молодого Курта такого не ожидали. Дискуссия прервалась. Каждый задумался о последнем шансе, который дала им война. Ганс вспоминал об осколке, попавшем в глаз раненому, – Ганс нес того на плече. Рудольф вспоминал своего командира, лейтенанта Корфински, которому куском кирпичной кладки проломило грудь, когда он давал приказ перейти в подчинение соседнему подразделению. Курт в седьмой раз читал письмо и хотел вернуть своему народу Францию.
– Такая жизнь нам точно не нужна…
– Да он просто католик!
Опять тишина.
– Вот из-за такой говорильни мы проиграли первую войну, а теперь и эту. Надо к следующей готовиться…
– Готовься. Может, еще один крест получишь.
Этого Ганс выдержать не мог. Он вообще относился к снайперам как к обслуживающему персоналу. Теперь этот персонал замахнулся на награды, заработанные смертью.
Здоровенный Рихард упал на пол. Он увидел лезвие ножа. «Вот и все, смерть предателя», – мелькнуло в голове у простого солдата, прошедшего страны и моря, голод и холод, кровь и ненависть, позор и поражения – внутренние и внешние. Курт вскочил и разбил табуретку о голову Ганса; и все стихло. Стоять осталась одна табуретка.
– Курт, теперь сдаваться точно нельзя. Давай поедим сперва, скоро должна прийти Хельга. Потом решим.
– Умрем, да и все.
– Куда же дальше? Если снять оружие, ремень и знаки различия, то мы просто пехотинцы апокалипсиса.
– Может быть, но лучше быть мертвым снаружи, чем внутри.
Установилась тишина. Рихард решил промолчать. Разговоры на морально-этические темы не были его коньком. Стрелять ему было приятней. От охоты такого удовлетворения он не получал. Он сидел на полу и думал, что от охоты пользы, конечно, больше. Рихард умер внутри. Умирал медленно. Эта схватка была последней каплей.
Такой весны еще не было…
4
День для нее закончился поздно. А ее еще ждали. Сил больше не было. Ночь наступала не только на город, но и на нее.
Горькая вязкость окутывала все предметы жизни человеческого общества. Во тьме горели еще сохранившиеся постройки. Из тьмы раздавались женские крики и просьбы о помощи. Через тьму пролетали души погибших на пути к черно-белому. По этой тьме шла и она. Туфли стали идти медленней, шелк холоден, а волосы свалены. Лицо стало задумчивее и серьезнее, но невинность черт осталась первозданной.
Она дошла до знакомого «перекрестка». Свернула к медицинскому пункту, в котором она когда-то спасала солдат. В таких местах внешность ценилась не очень высоко, и бледной, маленькой Хельге стало не по себе. Спускаясь вниз, она старалась не думать ни о чем, а уж о ком-то вообще не думала несколько недель.
– Солдаты,