Она быстро натянула перчатки и обернулась. Увидела высокого молодого человек с несколько нахальным выражением лица. Жан де Витт, не иначе. Пасынок Потоцких. Сегодня прибыл с соболезнованиями.
– Ах, это вы, – сказала она, по-светски улыбнувшись.
– Сочувствую вашему горю, – проговорил де-Витт вкрадчиво. – Это так ужасно – терять родного брата.
Он прихрамывал – якобы его зацепило в сражении под Аустерлицем, но никакой перевязки она не видела. Анжелика знала, что если бы он и вправду был ранен в голень, то не обошлось бы без перелома костей, а значит – гипса и лотков. От ран в мякоть так не хромают. И ещё он нарочно носил с собой трость, которая, как полагала Анж, была частью его образа «пострадавшего на войне героя». На самом деле, из-за того, что эта трость весила, как минимум, пуда полтора, она больше годилась для отпугивания бродячих собак, чем для опоры при ходьбе.
Де-Витт ей не очень нравился – слишком масляно глядел на неё. И да, понятно, почему он подкараулил её, чтобы выразить свои соболезнования лично. «Надо было позвать Гражину», – досадливо морщась, подумала девушка. Но Анж привыкла ходить повсюду одна. И могла постоять за себя.
– Он бы не выжил. Смерть оказалась к нему милосердной, – сухо ответила она де-Витту.
– Я бы тоже предпочел смерть существованию полукалеки, которое влачу с того несчастного дня, – он внимательно посмотрел на неё.
Анжелика чуть не рассмеялась. Какой спектакль, Господи Боже! И ради чего? Де-Витт – известный пройдоха. Покойный брат, знавший его в Петербурге, так о нём и говорил. Думает, что, изображая из себя раненного героя, привлечет её внимание?
– Вы меня пугаете, – отвечала княжна совершенно не испуганным тоном. – И, думаю, ваши опасения по поводу своей раны несколько преувеличены.
– Почему же?
– Кости в вашем возрасте легко срастаются, – ответила Анж. – Кроме того, насколько я могу судить, у вас ничего и не было сломано.
Де-Витт покраснел.
– Как вам эти цветы? – девушка наслаждалась его смущением.
– Они прекрасны как и вы, – сказал банальный комплимент Жан. – А вы настолько прекрасны, что я прошу вашей руки.
– Йезус-Мария, – досадливо произнесла княжна. – Давайте не портить такой хороший день… И более того, я в трауре и замуж вообще не собираюсь. Я ухожу в монастырь. Навсегда.
Почему-то он лишь тонко улыбнулся и произнес:
– Ну это пока вы говорите, что «навсегда». А завтра я увижу вас в ложе Французского театра, красивую, блистательную и очень надменную. Вокруг вас будут виться все франты, военные и штатские, а вы не станете обращать на них ни малейшего внимания. Потому что с вами будет ваш дядя…
– Знаете что? – Анж посмотрела на него пронзительно и зло. Зрачки её сузились и напоминали