Тусклая, седая синева.
Изморозь на мордах лошадиных.
Тихие, бессильные слова…
Талый, с грязью, снег и – «Наследили…»
Что – паркет? О чем я?! – Боже мой…
Пусто как!
И – ветер – двери настежь!
Где-то – шепот, всхлипы.
Ножевой
раной – свет в окне.
Февраль. Ненастье.
Кипами
выносят за порог
оттиски души Его – бумагу…
Собачонка мечется у ног
и скулит.
Сугробы – белым флагом!
Право ж, это
мудро решено:
дабы славы
лишним
не нарушить —
рассортировать:
к зерну – зерно,
и – в огонь! – плевелы
(сиречь – душу?..).
Корчатся упрямые листы —
плоть живая умирать
не хочет.
…Строки биографии – чисты.
Утро на дворе. Досмотр – окончен.
«Век нынешний…»
«Погоду – угадаешь по приметам,
Но запросто обманчив внешний вид:
Ты награжден, отмечен, знаменит,
Увенчан даже званием Поэта.
Свои расценки у лукавых Муз, —
Не тиражи, чины да гонорары…
Торопятся поэты в Генералы,
Мельчает поэтический Союз…», —
Державин грустно черный кофий пьет,
Молчит и реже из дому выходит
(В округе ничего не происходит,
И вряд ли что-нибудь произойдет), —
«…Все требуют печатных площадей —
Как в Вечность пригласительных билетов.
И принародно плачется Фаддей,
Что Пушкина не видно средь поэтов».
Новый Муромец
Неромантическое время,
Пора практических забот.
Заброшены труба и стремя
И даже Флот
Давно не тот.
Рассвет не будоражит – будит.
Наивность – вызывает смех
(Всяк по себе другого судит,
Мол, общий грех:
«В пушку – у всех…»).
А песни? Песни! – в даль когда-то
Вели и звали: поспеши! —
Единообразны, как солдаты:
И хороши,
Да – без души.
…
Решив, что все – само – иначе
Пойдет,
Немного поворчит,
Потрет синяк да чуть поплачет
Илья,
В ночи
Упав с печи.
Полнолуние. Звезды. Ты
Только очень сильные
бороться
смеют с этой лунностью густой.
Слабый свет, истаявши, вольется,
канет
в сизый небосвод пустой.
Сильных
можешь перечесть по пальцам:
строгим