– Ну и где лучше спится: на полу или в кровати? – поинтересовался всё тот же девичий голосок.
Я успокоился, зевнув, протёр слезящиеся от пыли глаза и повернулся к единственному оконцу, что у изголовья кровати. Там, на фоне изукрашенного в летние грёзы неба, красовалась улыбка как раз таки семнадцатилетней девицы. Звали её Лея. И прежде чем я успел поздороваться, она протянула руку и потрепала меня по волосам.
– А у тебя на голове петухи! – радостно заявила она. – Пыльные петухи. Будешь спать на полу – и твои волосы вместо тёмных станут серыми, как зола.
Она хихикнула и отдёрнула руку прежде, чем я успел её ухватить. Ей не удалось бы, не будь я таким неуклюжим со сна. Мерзавка всегда подтрунивала надо мной, когда была уверена, что сможет унести ноги, а в остальном же вела себя вполне кротко. Как и я, она тоже являлась первым – хотя и не единственным – ребёнком в семье, а значит, хоть и девица, но всё же имела полное право носить мужскую одежду, вести мужские разговоры, заниматься мужским трудом и подшучивать над теми из мужчин, кто помладше. Когда-то давно она даже полезла на меня с кулаками – не суть важно из-за чего именно, – но тогда я легко скрутил её по рукам и прижал к земле. После того случая не проходило и дня, чтобы она не появилась у моего порога, или я – у её. И никто из нас не был против.
– Петухи, куры… – буркнул я, нарочито изображая заспанность, чтобы она вновь ко мне полезла – и тогда уж ей точно не поздоровится! – Вот увидишь: ещё полгодика, и мои волосы отрастут так же, как у отца. Я тогда тоже буду носить их собранными в хвост.
– Ага! И будет у тебя там целый выводок вшей. Во-от такущих!
Пальцами она показала нечто, размером с хорошую картофелину.
– А вот и не будет! Буду смазывать их жиром, как делают солдаты или погонщики.
Но Лея продолжила строить рожицы и изображать гигантских вшей, копошащихся в моих волосах. Признаться честно: меня её позёрство всегда веселило, хотя и – право же слово! – вела она себя чаще как скоморох с ярмарки, нежели как первая дочь своего отца.
– А потом они съедят все твои волосы, и ты станешь лысый, как приозёрный камень, – наконец закончила она. – И на макушке у тебя станет расти лишь склизкий мох.
– И даже тогда я буду не так страшен, как ты, страшилка! – осклабился я. – На тебя даже и столетний двофр с лицом, сморщенным как чернослив, не посмотрит.
– Главное, что ты смотришь – мне и этого хватит, – улыбнулась она. – Кстати, вот ещё что…
Девица – внешне вполне, кстати, хорошенькая – скрылась за оконной рамой, и только несколько прядок её длиннющих светлых волос остались на подоконнике. Через несколько мгновений она вынырнула, а я уже знал, что она мне покажет. Почувствовал пряный