Марина глядела на Гамсонова. Она чувствовала и смущение и пренебрежение – от того, что он услышал ее ссору.
Но Гамсонов ведь не мог не слышать!.. Как она разъярилась…
– Смотри, что он ублюдок сделал, – она подошла, показала локоть, на котором виднелся короткий ярко-розовый ожог, – видал? Вот придурок… ауч… господи, как жжет… – и тут вдруг снова прямо посмотрела на Дениса, усмехнулась, – нет, это не то, что ты подумал. Мы не занимались садо…
– Ну иди, под воду подставь.
– Под воду? – переспросила Марина; инстинктивно.
– Под холодную воду, – спокойно подчеркнул Гамсонов.
– Точно. Ты тут, Денис, угадал, – послышалось замечание Натальи Олеговны – деловитое, издалека; с кухни.
«Что я угадал?» – подумал Гамсонов.
А Марина опять вспомнила, каким он показался ей вчера. Этот дух здорового, материального промысла, исходивший от него. За благородной улыбкой, в которой было что-то застенчивое… но и главенствующее. Из Дениса никогда не получилось бы выдергивать деньги – резкими, внезапными окликами: «дай сотню!», «дай пятьсот!» – как она часто это делала со своими любовниками.
Она вышла из комнаты.
– Что случилось, Марин? – Наталья Олеговна только сейчас поинтересовалась, хотя, конечно, слышала всю ссору.
– Витёк накалил мой рок-напульсник зажигалкой и приложил. Урод, по-прикалываться решил с утра… ауч…
II
Гамсонов прошел на кухню и стоял теперь в дверях.
Плиточная кухня была наполнена утренним янтарем, и Наталья Олеговна в бело-оранжевом халате на фоне балконной двери, в которой стоял молочно-янтарный свет.
– Денис, ты не сможешь один позавтракать. Я только через двадцать минут буду – этого ведь мало? – Наталья Олеговна не двигалась с места.
Маринина вспышка сбила Гамсонова с толку. Легкий ступор, он не мог понять, зачем пришел сюда: он не завтракал первые три дня, он вообще не привык, и жизнь в одиночестве с успехом это поддерживала: в основном он только что-нибудь «перехватывал» на ходу, когда ехал по очередному заказу, и так ежедневно, в течение пяти лет.
– Да, я лучше… – он махнул рукой.
– Так ведь ты не завтракаешь, – спокойно сказала женщина.
– Что?
Пауза. И в этот момент, из ванной, сквозь шум льющейся воды послышался жесткий возглас:
– Я уже сейчас иду, ма!
– Ты не завтракал ни разу за первые три дня, – голос Натальи Олеговны не изменился. Она улыбнулась, – я буду только через двадцать минут, – посмотрела на увесистый будильник, стоявший неподалеку от мойки; на его звонке застыло два ромба солнечного света – как косящий свет фар. – Уже через восемнадцать… еще время не прошло после того, как я выпила воды.
Женщина двинулась с места – молочная полоса на ее спине скользнула вниз, сошла.
Весь