Гамсонов понимал, Наталья Олеговна старалась что-то объяснить ему, передать… Мягко… Но что именно? После завтрака он думал: к чему она это сказала? Про старания… ведь это вообще будто не относилось к разговору. Если только косвенно. Может быть, к дочери? Женщина хотела как-то объяснить свои отношения с ней?
Нет, непохоже, что ее слова напрямую относились к Марине. И все же относились.
Но еще она одновременно говорила о лечении водой.
Но как сходились все эти вещи?
Он, впрочем, недолго размышлял об этом – молчание Переверзина (номер того по-прежнему был вне зоны действия) беспокоило его гораздо больше.
Опасение и страх вернулись, вновь. И уже не уходили.
Впрочем Гамсонов благоразумно сказал себе просто ждать, делая привычные дела. Сегодня он собирался поехать в Москву……………………………………………….
……………………………………………………………………………………….
Глава 4
I
Через час, когда Гамсонов уходил, Марина вышла из своей комнаты в прихожую. Будто его стерегла.
– Слушай, а ты идешь по своим делам, да? – она снова говорила нарочито любопытствующе.
Насмешливо поблескивала глазами. Рыжие веснушки на щеках. За прошедший час она успела навести ресницы и веки едко-темной сиренью, добавить к кольцам на пальцах клыкастых перстней, которыми, казалось, можно кожу вспороть.
Гамсонов боковым зрением увидел в ее комнате спутанное, разбросанное черное и розовое белье, – или это были какие-то покрывала… и еще что-то посверкивало на стуле – он вспомнил о рок-напульснике.
Ничего не отвечал.
– Ты что, обиделся на меня, что ли, я не поняла?
– Я? Обиделся? Ты о чем говоришь воще?
– Сегодня придешь и расскажешь, сколько…
– Я никому никогда не рассказываю, ясно тебе? – он сказал вдруг очень резко, конфликтно. И даже сам не ожидал, но у него как само собой сработало.
– Ну хорошо, – Марина смутилась; не ожидала такого отпора.
Гамсонов наклонился и стал надевать ботинки; больше не смотрел на нее. Но у Марины все так и не закрывался рот:
– Знаешь, моя мама немножко «фиу». Это я не к тому, что она не понимает, что нам с ней будет не на что жить, если меня все бросят. Я об ее этих водных увлечениях. Режимах, да… так она говорит. Понимаешь, у нее мозг сожрался после того, как умер отец. Ей даже увольняться пришлось с работы. А он ее и не любил никогда… Теперь уж пусть она лучше дома сидит. Кстати, она нас сейчас слышит и ничего не сделает – как всегда. Она уже ничего не делает. И знаешь, пусть не работает. Мне мои котики раза в два больше дарят, чем ей на работе платили. А с Витьком я помирюсь обязательно.