Стоит оценить «Восьмерку» как книгу о драме взросления: чтобы стать по-настоящему живым, надо найти для мира оправдание. Поиск не представляется легким. Герой рассказа «Оглобля» стихами и криком собирал поклонников, был похож на Моррисона и Кобейна, казался продолжателем Башлачева. Шли годы: песни становились печальней, здоровье хуже, алкоголь и наркотики никуда не исчезли. Сашбаш вылетел из существования в царство собственных стихов и песен. Кобейн тоже погиб, но успел зацепить память миллионов. Прон Оглоблин просто растворится в немощи, безволии и небытии. Его любили женщины. Две из них предстали перед читателем. Помочь не смогла ни первая, ни вторая. Проша рос без отца, никогда не знал его. Но беда все-таки не в этом. По другой причине герой исчезает из жизни. В себе самом он не смог стать отцом – человеком, способным отстоять право на долгое и уверенное существование. Несчастным ребенком бывает собственная душа, увядающая в безволии.
Бороться надо с самим собой, потому что мужской путь – не в кулаках и кураже, не в играющих мускулах и победах над внешними врагами. К такому выводу приближают две самые объемные повести сборника – «Восьмерка» и «Допрос». В первой с криминальным миром сражаются четверо бравых омоновцев. Во второй с жестокими ментами готовы воевать два несправедливо задержанных товарища. В «Восьмерке» друзья обстоятельно и неторопливо отбивают органы членам бандитской группировки, сбивают машиной их лидера Буца, возят труп по городу, благополучно избегая наказания. После этого дружба как-то ветшает, и у читателя не появляется мысль о победе правых над виноватыми. Уже неясно, кто достоин осуждения: бандиты или победившие их омоновцы, переставшие быть похожими на защитников добра. В «Допросе» один из героев, переживший унижение краткосрочного ареста, погружается в невроз и так горит желанием воздать по заслугам обидчикам, что перестает ходить на работу, ссорится с неласковой невестой, злится на родителей, совершает много глупостей. В «Восьмерке» мы понимаем, что дело не в бандитах. В «Допросе» – не в милицейском превышении полномочий. Унижение – не в том, что тебя избили. Унижение приходит, когда ноет твое самолюбие, но нет сил на то, чтобы начать строить жизнь, стать хозяином личного, пусть и незамысловатого сюжета. В очевидном конфликте нарастает неправда стороны, которая самой себе казалась безукоризненной. По душам мнимых победителей расползается тяжкая скука.
Обращение к 90-м – не модная архаика, не знак отсутствия современности, а попытка разобраться, что происходит с тем, кто был молод совсем недавно и думал, что жизнь будет длиться вечно, причем с каждым годом – все счастливее. Бороться трудно всегда. Но сложнее