Много сказано против лени. Одних она заставляет отстраняться от бед собственной страны равнодушием и словом о своевременной уплате налогов, чего, мол, достаточно. Другие, поддавшись внутреннему безделию, никак не могут добраться до книги, считая, что свое на интеллектуальном фронте они давно уже отработали. Житейская идеология Прилепина, переносимая на литпроцесс, подразумевает присутствие нравственного здоровья, нормальности разума, трудолюбия и таланта. Вряд ли это удивит нас, но автор делает ставку не на экстремизм самовыражения и яркость сгорания, а на долгую, не приносящую усталости жизнь. Об этом еще одна автобиографическая глава («Алкогон»), посвященная преодолению ежедневного пьянства, когда от избытка бытия ты все добавляешь и добавляешь, не в состоянии найти хоть несколько дней трезвости «за семь минувших лет». Похмелье слишком пессимистично, в нем глубокий, никем не выдуманный декаданс. Декаданса, в любом из его вариантов, Прилепин старается избегать. Видно, что миры Алины Витухновской и Романа Сенчина ему не слишком нравятся.
В литературном потоке Прилепин находит произведения, поднимающие автора и читателя над плинтусом. Таких текстов много, все они разные: «Ура!» Шаргунова и «Письмовник» Шишкина, «Женщины Лазаря» Степновой и «Бегство из рая» Басинского. Указывает он и на пребывающее под плинтусом. Больно бьет Гришковца за графоманство и «болезненное самолюбие». Виталия Безрукова, автора «Есенина», обвиняет во лжи против тех, кто никогда не сможет защититься, кто погиб, не оставив потомства, способного вызвать «потерявшего совесть» автора на дуэль. Атакует Прилепин и близкого ему Андрея Рубанова, когда находит его героя бесцельно играющим мускулами. Сетует, что Алексей Иванов, умеющий писать прекрасные романы, стал заниматься «какой-то ерундой».
Многим в литературе Захар Прилепин наслаждается, предпочитая эту реакцию въедливому анализу: «Критик, понимающий, что писатель не разбирается на элементы таблицы Менделеева, – лучший в мире читатель». Радость от современного слова, которой необходимо поделиться, бескорыстное любование классно воссозданными мирами, – еще одна причина, побудившая Прилепина написать о многообразии новейшего литературного опыта. В «Книгочёте» безраздельно властвует разговорная интонация. Автор ведет себя как радушный хозяин большого дома, рассказывающий о своих соседях и гостях, лишь иногда – случайных, в редких случаях – непрошенных. Здесь действительно хорошо. Людей море, но суеты нет. Захар Прилепин спокоен, он совсем не задыхается, сообщая о том, как живет сегодня русская словесность.
Не факт, что я прав, но лично мне ясны задачи, решаемые в «Книгочёте». Хочу разобраться с другим вопросом: почему вот уже два года статьи о современной