Кровать – ее перетащили на кровать? – тихо скрипнула под Хелениным весом, и Арина едва не скрипнула зубами, когда лица коснулись твердые бесцеремонные пальцы, ощупали, оттянули верхнее веко.
– Поразительная устойчивость. – Пальцы исчезли. – Арина, вы меня слышите? Я знаю, что слышите.
А если знает, то зачем спрашивать?
– Нам с вами, дорогая моя, нужно быть очень осторожными. Вы еще не окрепли, плохая координация движения и, как следствие, травма.
Вот, оказывается, из-за чего травма. Из-за общей слабости и плохой координации. А Жорик – ангел с крылышками. Или сообщник?
– И этот приступ… Я ведь вас предупреждала, надо беречься, слушать рекомендации врачей. Мои рекомендации. – Прохладная ладонь накрыла ее пальцы, сжала крепко и больно. – Мы ведь так славно ладили с вами все эти месяцы.
Конечно, славно. С каталепсичкой отчего же не поладить? А голова болит, просто раскалывается. Не помогают Хеленины лекарства.
– Откройте глаза, Арина. Я хочу видеть, что вы понимаете, о чем речь.
– Где мой опекун?
Веки тяжелые, налитые свинцом, еще попробуй подними. Но у нее получилось. Лицо Хелены плыло и двоилось. Две Хелены – это явный перебор, и одной более чем достаточно. Остальные присутствующие в комнате были вне поля зрения.
– Он занят, я же вам говорила. Но как только он разберется со всеми делами, сразу же приедет. Вы очень много для него значите. Это так… трогательно.
– Когда?
– Скоро. Наберитесь терпения и сил. Вы же не хотите, чтобы он увидел вас такой.
– Какой?
– Вот такой! – В ладонь легло складное зеркальце, милая, очень недешевая безделушка: серебро, отделка полудрагоценными камнями. Арина не видела, скорее знала. И знание потянуло за собой воспоминание. Или видение? Вот только чье?
…Саксофон рыдает, оплакивает то, что никогда не вернуть. Не самая подходящая музыка, но он ее любит. Это видно, для этого не нужно никаких специальных ухищрений. Он любит саксофон, односолодовое виски и сигареты, хотя к саксофону и виски больше подошли бы сигары. Но ему, как ни странно, идут именно сигареты. И длинные, почти до плеч, пепельно-серые волосы идут, и усталый прищур пепельно-серых же глаз, и сизая щетина, которую все время хочется потрогать. Он слушает саксофон, пьет односолодовое виски большими, но неспешными глотками и через кисею дыма наблюдает за тем, как она подводит губы алой помадой. Мужчинам нравится алая помада, а что нравится ему, она скоро узнает…
Зеркальце выскальзывает из рук, падает к носкам его дорогих, но давно не чищенных туфель. Жалко будет, если разобьется. Вещица дорогая, купленная по случаю в Венеции.
– Прошу вас. – В одной руке он умудряется держать и сигарету, и подобранное с пола зеркальце. Не разбилось, это добрый знак.
– Спасибо, я такая неловкая.
– С кем не бывает.
А улыбка у него