Фрона нервно вздрогнула, но, взяв себя в руки, произнесла довольно спокойным голосом:
– Пойдемте, согреемся немножко. Я не представляла себе, что так холодно, пока не постояла на месте. – Она обернулась к собакам. – Ну, вперед, Король! Сэнди, вперед! Я совсем застыла, а вы, должно быть…
– Мне очень тепло. Вы шли слишком быстро, и ваша мокрая одежда сохнет на теле. А я шла спокойным шагом, только чтобы не застыть. Я видела, как вы выскочили из саней за госпиталем и скрылись за сугробами, точно Диана снегов. Как я позавидовала вам. Должно быть, это доставляет вам огромное удовольствие?
– О, да, – просто ответила Фрона. – Я выросла вместе с собаками.
– Это напоминает Грецию.
Фрона ничего не ответила, и они шли некоторое время молча. Девушка чувствовала неудержимое желание (хотя и не осмеливалась привести его в исполнение) заговорить совершенно свободно и заставить свою случайную спутницу поделиться с ней горьким опытом и знаниями, которыми та несомненно обладала. Волна горячей жалости и братской скорби переполняла сердце Фроны, но она не знала, с чего начать, как найти доступ к этой замкнувшейся душе. И когда незнакомка заговорила, Фрона вздохнула с облегчением.
– Расскажите мне, – сказала женщина горячо и властно, – расскажите о себе. Вы недавно появились в этих краях. Где вы были до того, как приехали сюда? Расскажите.
Лед был сломан, и Фрона заговорила о себе, искусно подделываясь под девичью наивность. Она делала вид, будто не понимает, с кем имеет дело, и не замечает в своей собеседнице плохо скрытой тоски по давно утраченной чистоте, которою обладала она, Фрона.
– Вот тропа, на которую вы хотели выйти. – Они обогнули последний скалистый выступ, и спутница Фроны указала ей на то место, где стены утесов, расступаясь, открывали проход; из этого ущелья выбегала дорога, по которой сани перевозили дрова в город через реку. – Здесь я прощусь с вами, – закончила она.
– Но разве