Буду прошлым дорожить.
Дорожить воспоминаньем
О тебе, любовь моя.
Дорожить своим страданьем,
Боль глубоко затая,
Шутка ли? Ведь это боль —
Причиненная тобой.
42
Зима ли это, осень ли
Всю кровь мне заморозила?
Любовь моя, не очень ли
Меня ты рано бросила?
Любовь моя, не очень ли
Меня ты поздно бросила?
Случайно ли, нарочно ли,
Как головой – да в озеро.
И жив ли, оставленный,
Отравленный, подавленный,
Заброшенный – не поднятый,
Покинутый – потерянный,
Тобой совсем не понятый,
Такой совсем растерянный?
43
Человек ко всему привыкает.
Мне знаком этот “анабиоз”:
Стынет кровь, буйство чувств иссякает,
И в конце – ни кошмаров, ни грез.
То, что в юности так увлекает,
В зрелом возрасте – просто курьез,
Словно с опытом в нас проникает
Понимающий все дед-мороз.
Вот и сердце, как хрупкая льдинка:
Чуть подтаяв, разбилось легко.
Ты ушла, и его половинка
От оставшейся здесь – далеко…
Может быть, на ледышке-ладошке,
Может, брошена в снег – под подошвы.
44
Нет поэзии без прозы.
Мир таков, и жизнь такая:
Любит “грозные курьезы”,
Губит, весело лаская.
Я смеюсь, я несерьезен,
А поодаль – скорбь мирская.
Плачу я, а смех сквозь слезы
Снова радугой сверкает.
От таких противоречий
Можно потерять рассудок.
Он дрожит, как хвост овечий
От твоих обидных шуток.
Но обидеться серьезно
Не могу: доходит поздно.
45
Я писать не перестану
Для тебя и о тебе.
Не поможет – тайно стану
Предаваться ворожбе.
Может быть, пойду к цыгану
По вопросу о судьбе.
Может, вообще застряну
На метле в печной трубе.
Жаль, я против чертовщины,
Колдовства и штурмовщины:
Я – за планомерный труд.
Ибо знаю: ни кудесник,
Ни шабаш и ни воскресник
До добра не доведут.
46
Не знаю, зря или не зря
Я против суеверий:
Тринадцатого декабря
Ты отворила двери…
Был красным лист календаря,
Воскресным – день недели,[2]
И мы, короче говоря,
Друг друга разглядели.
Тринадцатого мая я
Тобою был отринут.
Тринадцатого декабря
Тобою снова принят.
А в январе сего числа
Ты ручку мне преподнесла.
47
Наверно, чтобы не было старо
То, что пишу я, своему поэту
Ты подарила вечное перо,
Похожее