Островский скомкал литографию, хотел выбросить, но увидел неподалёку костёр. Возле костра грелись мальчишки. Островский подошёл и бросил бумагу в огонь.
– Как просто, сгорело, и всё! А от второго тома такие следы остались! Что-то в этом сожжении есть дьявольское. Наверное, тяжело ему будет там!
Берг и Островский перекрестились.
– Господи, упокой его душу!
– Александр Николаевич, ау!
Возле Островского и Берга остановилась повозка. Актриса Любовь Павловна Косицкая помахала рукой. При виде молодой женщины Островский заулыбался и бросился к саням.
– Александр! – пытался удержать его Берг. – Если ты сейчас с ней поедешь, – зашептал он, – то скомпрометируешь её в глазах общественности… Опомнись! Как вы оба будете выглядеть? Она – замужняя женщина, ты – также женат. И на виду всей Москвы!
– Ты ж сам и разрешил возможные сплетни, – ответил Островский. – Мы оба несвободны! Значит, можем быть вместе. Ничего предосудительного и драматического. Вот если бы она была замужем, а я холост – это бы, брат, действительно была драма! Поверь мне!
– Александр! – Берг ещё раз попытался удержать друга.
– Я к Данилову монастырю подъеду! – решительно произнёс Островский и устремился к саням Косицкой.
Разгорячённая от быстрой езды и мороза, Косицкая была удивительно хороша.
– Рад вас видеть, Любовь Павловна! – сказал Островский.
– А я вас, Александр Николаевич! – игриво ответила Косицкая. – Извольте подвезу!
– За счастье почту! – также игриво и многозначительно ответил Островский и по-молодецки прыгнул в сани. Косицкая велела трогать. Сани помчались по мосту и вскоре скрылись в переулках Замоскворечья.
– Чёрт побери! – в сердцах воскликнул Берг. – Ах, Александр! Я вот так не могу увлечься, сломя голову! Не дано. – Берг вздохнул, затем бессмысленно начал разглядывать появившийся вдруг гроб с Гоголем, словно недоумевая: а это ещё что такое? И зачем это? И что это за мрачность? И как всё это неуместно, если только что здесь были красивая женщина и полный сил и энергии его друг.
– О чём задумались, Николай Васильевич? – спросил подошедший Шевырёв.
– Степан Петрович, – воспользовался Берг встречей с Шевырёвым. – А правда, что у вас остались черновики второго тома «Мёртвых душ»? Мы с Островским сейчас спорили. Выходит, ничего не сгорело? Не горят, выходит, рукописи?
– Что вы, Николай Васильевич! – добродушно протянул Шевырёв. – Всё уничтожено! Передал мне граф Александр Петрович Толстой кое-какие бумаги… да несерьёзно всё это. Не верьте слухам!
– Знаете, – ответил Берг, – я рад, что нет второго тома, что от него только легенда останется. Сам не пойму, отчего такое отношение у меня к этому поступку Гоголя.
– Скажу по секрету, – Шевырёв нагнулся к Бергу и покосился на гроб с Гоголем, словно боялся, что покойный его услышит, – я тоже рад. Хотя многие принуждают меня