И потому, взглянув на него сейчас, сказала:
– Не припомню, сколько же прошло времени с тех пор, как мы взяли вас с собой в Дельту?
– Довольно много, – пробормотал Даусон, толстыми волосатыми пальцами перехватив перила.
Он казался еще топорнее из-за короткой стрижки, без сомнения, таким способом надеясь сделать менее заметной лысину. От этого глаза казались еще синее, лицо нелепей и незащищенней.
В сущности, все трое сейчас были обнажены друг перед другом, – в молчании застыли среди камней, точно статуи, не способные укрыться за словами.
Но вот Хэролд прервал неловкое молчание с той непосредственностью, которая сперва огорчила Ивлин, но она тут же решила, что это проявилась его истинно мужская наивность.
– Послушай, Клем, – сказал Хэролд, – не пора ли показать нам твое убежище? Полагаю, ты его сам строил.
Даусон засмеялся. Повернулся. Повесив голову, все еще привычно покачиваясь, зашагал по деревянным ступеням. Хоть он ни слова не сказал Хэролду, но, совершенно ясно, это и был его ответ.
Как он и ожидал, Фезэкерли последовали за ним.
– Но до чего удобно!
Еще не переступив порога, Ивлин избрала линию поведения. Так это просто. Так она это умеет. Обращаться с застенчивыми, наводящими скуку мужчинами.
– Неужели вы и это сделали сами! Этот хитроумный шкафик с вращающимися полками!
Даусон перехватил ее руку в перчатке, сжал крепко, до боли.
– Только пальцем, – предупредил он. – Довольно чуть тронуть.
Ивлин могла бы обидеться, но уж слишком пустячный был повод. И она просто прошла дальше.
– А это что? – спросила она. – Эта сюрреалистическая штуковина из проволоки?
– Одно из моих изобретений. Вынимать яйцо… автоматически, как только сварится.
– Но до чего занятно!
Или жалостно:
– Вот бы Хэролду хоть долю вашего таланта. Сейчас, когда мы остались не у дел, он только грозится, что будет читать, да никак не раскачается.
Она взглянула на мужа, словно прося прощения за ранку, что ее угораздило ему нанести. Но он, кажется, ничего и не почувствовал. Мужчины много чего не замечают.
В кухне все как полагается. От гостиной она ждала большего, думала, там должна полнее ощущаться личность хозяина, ведь увидеть спальню надежды нет. Но гостиная разочаровала. Слишком здесь голо, слишком слепяще. Два кресла в чересчур тесных чехлах. Письменный стол, на нем два-три инструмента, которые ей вовсе не интересны, пузырьки с цветными чернилами, книга – похоже, словарь. Даже ни единой фотографии. Ивлин любила сравнивать фотографии с оригиналом, а еще того больше любила загадочные фотографии.
Но вот на уродливом желтом столике корзинка с шерстью. И на яйце для штопки натянут носок. Обманутая было надежда вновь вспыхнула.
Вскоре Даусон уже поил их чаем, как и следовало ожидать, очень крепко заваренным, в белых