Оперная музыка действовала на Максима странным образом. Слушая соловьиные рулады одетых в старинные костюмы артистов – как на картинках в книгах про принцев и принцесс, – он мечтал об одном: чтобы бабка и мама смотрели на него с тем же обожанием, с каким они лицезрели чужих дядек и тётек, изображающих страдания на сцене. Он ревновал бабку к ее пластинкам, потому что видел, каким отрешенным становилось ее лицо, когда играл граммофон. И тут уж даже вопрос не задай – бабка подносила указательный палец к губам и блаженно улыбалась.
А мама… Иногда ему до кожного зуда хотелось прижаться к ней. И пусть считает маленьким! Лишь бы обняла, погладила по голове. Он готов стерпеть любое наказание – за разбитый графин или содранную коленку, – только бы заметила.
Раньше не понимал, откуда бралось ощущение неловкости в их отношениях. Когда подрос, подметил, что мама никогда не смотрела ему в глаза. Специально избегала, или он просто не существовал для нее?.. С таким равнодушием можно смотреть не пенку в стакане молока, думая о чем-то своем.
Часы пробили три. Максим отогнал флёр прошлого и принялся изучать бабкино письмо.
«Помнишь, как мы искали подарки? Ты еще возмущался, что мама подсматривает». Максим явственно увидел маму в легком сарафане василькового цвета и льняном жакете.
Широко расставив руки, она кружила по холлу, а бабка хлопала в ладоши перед маминым носом:
– Холодно, Софья, холодно!
Мама приподняла с глаз цветастую косынку и недовольно воскликнула:
– Что за нелепый розыгрыш?
Максим надулся:
– А подсматривать нечестно!
– Так полдня можно по дому бегать, а мне через два часа французов в аэропорту встречать.
– Могла бы уж и подыграть. Эка невидаль – французы. Подождут твои лягушатники! – проворчала бабка.
Мама передала Максиму повязку. Он прижал теплую ткань к носу. Пахло духами. Подкинул косынку, и шелковое облачко опустилось на перила, безжизненно повиснув, словно гигантская мертвая бабочка.
Бабка досадливо поморщилась и подошла к печке. Подтянулась на носочках и вытащила из углубления в стенке ярко красный куб, перевязанный золотистой лентой. Развернула шуршащую обертку и сунула в руки мамы коробку:
– Максимушка сам сделал. Открывай!
Максим во все глаза следил, как мама достала картонное сердце, обклеенное с двух сторон невообразимым количеством розочек из алой гофрированной бумаги.
«Бабушка не призналась, что помогала мне скручивать непослушные цветы. И два ряда сама на клей сажала, пока я соображал, как правильно делать», – он зажмурился от сладкого предвкушения похвалы.
Мама повертела поделку в руках:
– Миленько. Времени, наверное, много потратили? Могли бы просто букетом обойтись. Вот куда я это теперь дену? – она вытянула из бутонов атласную петельку, оглядела холл и повесила подарок на гвоздь,