Я почти шесть лет не видела японца и ни с одним не говорила, зато всегда могла отличить их. Положим, обратиться с письмом к Накамура Аритомо было довольно легко, зато было глупо с моей стороны думать, что я смогу вот так просто прийти сюда и говорить с ним. К этому я была не готова, а возможно, никогда и не буду. У меня появилось острое желание развернуться и уйти. Однако, взглянув на зажатый в руке свиток документов, я поняла: говорить с садовником придется, мне нужно выложить ему, что мне от него нужно. Сделаю это, а потом уйду. Если он решит принять мое предложение, мы станем переписываться по почте. С ним лично мне больше беседовать будет незачем.
Подняв лук, мужчина стал натягивать тетиву, его руки расходились в разные стороны, пока в какой-то момент не показалось, будто он попросту парит над досками помоста. Вот он застыл с туго натянутым луком, выражение полного покоя разливалось по его лицу. Время остановилось: не было начала, не было и конца.
Он пустил стрелу. Тетива высекла из воздуха резкий звук. Мужчина оставался недвижим, одна рука по-прежнему была вытянута и удерживала лук за центр все в том же положении – на уровне глаз. Он еще мгновение смотрел на мишень, прежде чем опустил лук. Стрела попала порядком далеко от центра. Я в три коротких шажка поднялась на помост, поблескивающие кипарисовые доски заскрипели под моими ногами.
– Мистер Накамура? – произнесла я. – Накамура Аритомо? Мы договаривались встретиться сегодня попозже…
– Снимите обувь! – велел он. – Вы привносите сюда заботы мира.
Глянув назад, я увидела пятна песка и травы на дощатом настиле. Я спустилась со стрельбища. Мужчина поставил лук обратно на положенное ему место, его белые носки оставляли влажные следы на досках. Я ждала, пока он наденет сандалии.
– Идите кругом ко входу в дом, – сказал он. – А Чон проводит вас в гостиную.
Китаец-слуга провел меня через жилище, раздвигая двери, отделявшие каждую комнату, а затем сдвигая их за нами. Мне стало казаться, будто я пробираюсь через целую вереницу коробков, каждый из которых, открываясь, ведет еще в один коробок, а тот – в еще один. Слуга оставил меня в гостиной. Ее двери открывались на веранду, где располагался низенький квадратный столик.
На газоне, ниже веранды, натянутая на четыре бамбуковые планки нить обозначала прямоугольник, внутри которого травяной покров был снят, обнажая лежавшую под ним влажную темную почву. За прямоугольником земля покато спускалась к краю углубления, широкого и пустого, как высохшее соляное озерцо. На одной его стороне высились кучи земли и щебня.
Морось прошла, но вода все еще сочилась со скатов крыши, сгустки света капали на землю. Слуга вернулся