Я помолчала, потом сказала:
– За всю войну у него не было ни единой весточки обо мне или о Юн Хонг. Когда он меня увидел, то не знал, что со мной делать. Я была для него призраком.
То был единственный раз в моей жизни, когда я видела отца плачущим. Он так сильно постарел… Однако, если разобраться, и я тоже. Мои родители уехали с Пенанга и перебрались в Куала-Лумпур. В новом доме он, прихрамывая (чего до войны никогда не было), привел меня на второй этаж, в комнату моей матери. Моя мать меня не узнала и повернулась ко мне спиной. Через несколько дней она вспомнила, что я ее дочь, но всякий раз, завидев меня, принималась расспрашивать о Юн Хонг: где она, когда домой придет, почему до сих пор не вернулась? Довольно скоро я стала испытывать жуткий страх, навещая ее.
– Мне было лучше, когда я уходила из дома, когда была занята чем-нибудь, – сказала я. – Отец чувствовал то же самое, хотя и не признавался в этом.
Попасть в Куала-Лумпуре на место помощника научного сотрудника Трибунала по военным преступлениям было несложно: на самом деле обладатель этой должности был не более чем клерком на побегушках. Столько много народу было убито или ранено на войне, что, когда японцы сдались, Британская военная администрация столкнулась с нехваткой кадров. Запись свидетельских показаний жертв имперской японской армии, однако, подействовала на меня куда хуже, нежели я ожидала. Видя, как жертвы теряют самообладание, рассказывая о перенесенных ими жестокостях, я поняла, что мне только предстоит оправиться от того, что я пережила. Я обрадовалась, получив извещение о том, что принята в Гиртон.
– Сколько же военных преступников в итоге действительно покарали? – спросил Магнус.
– В Сингапуре и Малайе – совокупно – к смерти приговорили сто девяносто девять… но всего сто были в конечном счете повешены, – сказала я, заглядывая в ванную, – очень светлую и полную воздуха, пол выложен в шашечку холодной черной и белой плиткой. У стены на когтистых лапах стояла ванна. – Я присутствовала всего на девяти повешениях до того, как уехала в Гиртон.
– My magtig[50], – Магнус был явно ошарашен.
Какое-то время мы молчали. Затем он открыл дверь рядом с буфетом и попросил меня следовать за ним. Позади дома вилась усыпанная гравием тропка, которая повела нас мимо кухни, пока наконец мы не вышли на широкую террасу с хорошо ухоженной лужайкой. Пара мраморных статуй стояла в центре лужайки, каждая на своем постаменте, обращенные лицами друг к другу. На первый взгляд они казались одинаковыми, вплоть до складок на одеждах, свисавших с постаментов.
– Купил их поразительно дешево у жены старого плантатора после того, как плантатор сбежал с пятнадцатилетней любовницей, – сообщил Магнус. – Та, что справа, – Мнемозина. Слышала о ней?
– Богиня памяти, – сказала я. – А кто другая женщина?
– Ее сестра-близняшка, само собой. Богиня забвения.
– Ну и как ее зовут?
Магнус пожал плечами, развернув ко мне пустые ладони:
– Понимаешь, люди не помнят ее имени.
– А