– Ты, Марфушка-болтушка, не переживай! – успокоила ее Софья. – Тебя на соседний вертел насадят!
Блаженная откинула вуаль и заорала, брызгая из беззубого рта слюной:
– Чур! Чур! Одолели!
– Демоны Софью одолели! – поняла ее Ирина Лукинична и вспомнила утренний разговор с Угаровым.
– Даже имени не произноси! – сверкнула глазами Лаевская. – Подлец! Развратник! На честь мою покушался!
– Какая в твои годы честь… – схватила Софью Лукиничну за руку сестра.
– В мои годы? Так и ты меня старухой считаешь?
– Конечно! Я старуха, и ты старуха!
– Тогда это платье и носи! – Софья Лукинична швырнула в сестру бархатной обновкой и выскочила прочь.
– Что за шум? – в гостиную заглянул зевающий Кислицын.
– Матвей Никифорович! – обрадовалась Полина. – А я думала, вас дома нет!
– Нет, я давно со службы вернулся, прилег, да и заснул! – молодой человек учтиво склонился над ее ручкой.
– Заболели? – забеспокоилась Налединская.
– Не выспался! – улыбнулся Кислицын. – Кто шумел?
– Маман! Кому ж еще!
– О! Княгиня! Прекрасно выглядите! – Матвей Никифорович подошел к Дашкиной. – Как поживает его сиятельство?
– Все так же зануден! – ответила Юлия. – Сегодня раз двадцать спросил, куда я подевала какой-то черновик. А я его в глаза не видела.
– Матвей Никифорович! Чужих жен целуете, а невесту свою? – обеспокоенно напомнила Ирина Лукинична.
– А мы с Ольгой Борисовной виделись! Да и вся жизнь у нас впереди, успеем. – Кислицын подошел к невесте. – Как, осмелюсь спросить, продвигаются мемуары Андрея Артемьевича?
– Сегодня работали мало. Я ездила на кладбище. Годовщина отца…
– Светлая память! Вам удивительно идет черный цвет!
– Спасибо, Матвей Никифорович!
В гостиную, опираясь на палочку, вошел Андрей Артемьевич Лаевский:
– Ирина Лукинична! Хорошо, что застал. Письмо вам от графини Кобылиной.
Пожилая дама схватилась за сердце:
– От Прасковьи Кузьминичны?
– От нее, от нее. На конверт взгляните! Узнаете почерк? Я его хорошо помню. Когда-то и мне писала, – старик заулыбался, вспомнив бурную молодость, но, заметив ужас родственницы, осведомился: – Что с вами? Нехорошо? Не послать ли за доктором?
– Прасковья Кузьминична умерла год назад, – с трудом произнесла Ирина Лукинична.
– Что вы говорите? – расстроился Лаевский. – Я и не знал.
– Андрей Артемьевич! – подошла к нему Змеева. – Помните, вы еще на отпевании рыдали?
На глаза старика навернулись слезы, он полез за платочком:
– Забыл! Опять забыл!
Провалы в памяти Андрей Артемьевич переживал болезненно. Вот и сейчас губы его задрожали, а руки сами потянулись… к Ольге! Юная воспитанница стала за последний год самым близким и дорогим старику человеком. С женой Лаевский жил из сострадания. Сын и дочь давно