– Кико хочет, чтобы я ей помог. Ты хочешь, чтобы я помог Кико. И ты хочешь, чтобы я помог тебе. Вся эта помощь врывается в мой урок рисования, Винсент, – сказал Пратт и присел на корточки, обнаружив крохотный квадратик тени.
Он был одним из немногих людей, которые называли Кальвино «Винсент», и единственным, кто мог произнести это имя так же, как и адвокат его бывшей жены. Такая интонация заставляла Кальвино хвататься за бумажник и морщиться, как будто его ограбили и ударили одновременно. Пратт это знал. Ему нравилось иметь это преимущество, иметь власть над Винсентом.
– Никогда раньше не занимался организацией буддийских похорон, – сказал Кальвино.
– Это может стать новым шагом в твоей карьере, Вини.
– Ты мне выдашь тысячу сейчас или хочешь, чтобы я подождал до конца недели?
Пратт рассмеялся.
– У нас есть признание парня. Он поссорился с Хоудли в ночь перед убийством. Охранник сказал, что фаранг поймал Лека в тот момент, когда тот нюхал растворитель. Хоудли пнул его в задницу. Лек потерял лицо. Ты знаешь, как тайцы не любят терять лицо, Винсент. Особенно если нога фаранга пинает нашу задницу. Поэтому он сделал то, что веками делали наши предки в Таиланде, – он убил человека, который его унизил. Мы нашли у Лека цепочку в два бата[9], которую носил Хоудли. Простейшее дело.
В Таиланде дело об убийстве редко бывает простым, когда убивают фаранга. На самом деле Пратт не считал его простым. Он изложил Кальвино официальную версию этого дела. Теперь полковник ждал, испытывая его; Пратт достаточно давно знал Кальвино и знал, что получит честный ответ.
– Ты хочешь сказать, ты веришь в то, что это сделал мальчишка? – тихо спросил Винсент, дергая травинки.
– Не имеет значения, во что я верю. Во что ты веришь. Во что Кико верит. Зачем парень сознался? Ты думаешь, мы его били, или что?
– Не ты, Пратт. Я видел снимок лица парня в газете. Его колотили до тех пор, пока он не решил, что пора признаться в том, чего хотят копы. Я не говорю, что Кико права.
Пратт кивнул.
– Она никогда не встречала токсикомана, который бы не был невиновным.
Кальвино провел пальцами по припухлости на щеке, оставшейся от укуса москита. Она чесалась. Полковник выглядел сухим, прохладным; на него не действовали ни москиты, ни солнце.
– Кико иногда переходит все границы. Ты это знаешь, и я тоже. Скажу одно, Пратт: на этот раз она, возможно, права. Кто-то потрудился над парнем. Так ты мне поможешь или нет?
Полицейский смотрел на Кико через раздвижные стеклянные двери: она стояла неподвижно, словно в трансе. И ждала. Может, даже молилась своим богам. Ему нравился смех, который он видел в размытых краях ее картин: по-видимому, только таким образом смех выходил из ее тела, через мазки краски и кисти. Он и сам рисовал при помощи невыраженных эмоций. Он никогда ни с кем