– Да. Нет. Богородица.
– Я – Мати. А кто не знает, зовет Меня Богородицей. Ты Меня любишь?
– Да. Очень-очень. Больше всех.
– А что ты можешь стерпеть ради Меня?
– Всё.
Ужасная боль снизу сразу протыкает вверх живот и голову. Но Клава не плачет.
– Вижу, что можешь.
И боль улетает.
– За это возьму тебя к Себе.
Мати растворяется, оставляя после себя свет и легкость, легкость и свет, каких Клава никогда в жизни не испытывала. Она летела над миром в восхитительном полете.
И наткнулась на боль, как на огромную иглу.
Вернулась.
И снова лампады, лики, Свами в серебряном плаще.
Клава чуть было не закричала, но вспомнила, что нужно перетерпеть, и тогда станет она чистой и прохладной весталочкой, чтобы бегать по утренней росе.
Огни и шары слетелись и помогли ей взмыть обратно в небо. Она теперь купалась в облаке, как в море из взбитых сливок. Качалась на облачных волнах.
Качали ее облака и баюкали – пока не насадили снова на ту же иглу.
Клава открыла глаза – и увидела вплотную перед собой Свами. Похожую на Госпожу Мати с небесных полей, только немножко темнее и грубее.
Глаза ее смотрели в самые тайные мысли – и не могло оставаться мыслей, противных этому взгляду, этому великому знанию про Мати, Дочу и Святую Душу.
– Стерпела?
– Могу еще, – прошептала Клава, хотя жжение, вновь возникнув, разом сделалось нестерпимым.
– Что видела?
– Облака. Небо. Госпожу Мати.
– Молодица. На кого Мати похожа?
– На тебя, сладкая Свами.
– Молодица, молодица. Ну стерпела испытание, может к тебе семья теперь прийти.
Клава испугалась, что войдут папусик с мамусенькой, но если Свами их позвала – значит так и надо. Даже если кажется, что не надо.
Свами распахнула дверь и стала звонить в колокольчик, откуда-то оказавшийся в ее руке.
Послышался топот и в комнату с иконами вбежали несколько девочек и женщин – в серебряных плащах, только без звезд по подолу, какие сверкали у сладкой Свами. Некоторые девочки еще и украшены были веночками такими же серебряными – и похожи были на луговые ромашки – только резвые.
Следом, неловко теснясь, вошло и несколько мальчиков и мужчин в балахонах обыкновенно белых – и видно, что грубых.
Вбегая, все щебетали, говорили, басили наперебой:
– Люблю тебя, сладкая Свами… Люблю… Люблю…
– Люблю вас, сестры и братья. Люблю на радости утренней. Вот, наша новая весталка Калерия, – ясным голосом сказала Свами. – Приняла полное вокрещение и большую истому. Валерик и Сашенька, снимите сестру.
И сама Свами широким движением бросила поверх лоскутных подстилок серебристый плащ.
– Радуюсь и повинуюсь, сладкая Свами.
– Радуюсь и повинуюсь, – хором.
Двое мужчин, мальчики совсем, ровесники, наверное, ослабили петли, вынули руки и ноги Клавы и она тотчас повисла на их руках. Они