– Нет. Мне тоже надо выпить.
У него отвисла челюсть. Рейнер кивнул. Георг потёр палец о скатерть, отрубил ножом верхнюю часть бутылки и немного налил в стаканы. Они выпили. Сладкая шипучая жидкость с привкусом щипала язык и сжимала щёки, зубы заледенели. Рейнер даже прищурился, словно впервые, будучи юношей, попробовал шампанское.
Георг тем временем расслабился и улыбнулся.
– Ну вот! А так действительно зуб болит… Сильно, пришлось с работы отпрашиваться. Но мне надо идти, а это… – Он поставил бутылку на стол. – Если хочешь, можешь допить.
Он поспешно удалился на улицу, Матиас вышел из ванны.
– Без обид, но у вас там точно не дворец… Зачем ты это пьёшь?
Рейнер сделал два больших глотка и поставил чайник на плитку.
– Голова болит. Мигрень до сих пор мучает.
– Сочувствую, только сильно не налегай.
…Они говорили долго. Рейнер рассказывал обо всех братьях и новшествах их жизни и жизни семьи, однако всё-таки избегая темы конфликта на почве наркотиков (напиток, кстати, Рейнер к вечеру выпил до дна, поделившись чуть-чуть с детективом). Ему было в некоторой степени стыдно об этом говорить, и он считал, что есть такие темы, которые не должны выходить за рамки семьи – а уж тем более, если это касалось конфликтов. К тому же неизвестно было бы, как на это отреагировали сами двойняшки (да и Лабби тоже) – выносить такую проблему из избы без особой надобности. Он старательно отводил разговор на другие темы, когда Матиас начинал расспрашивать про зубы Георга. Собеседник же либо не замечал этого, либо просто делал вид, поддерживая постороннюю тему, но лицо вытягивалось, он время от времени хмурился.
Солнце постепенно склонялось к закату за чашкой чая и кока-колы, приближалось третье событие: выступление Лабби.
Матиас позвонил Джанет и сказал, что приедет поздно. Та ответила, чтобы он обязательно приехал, ведь мать беспокоится. Затем они с Рейнером дождались вернувшегося пораньше с работы Артура, и все трое направились в бар, по дороге обсуждая жизнь в деревне.
В баре музыка играла так громко, что её можно было услышать даже за углом. По пятницам помещение как будто даже преображалось: люстры светили ярче, музыка звучала громче, стараясь перекричать гул и пьяный хохот в зале. Пиво, окурки, табак – на полу не оставалось от них чистого места, чистого сантиметра, а запах сигарного дыма даже при настежь открытых окнах стоял тяжёлым облаком в воздухе, и поры его туманили глаза, наполняя их слезами. Бар же не умолкал от постоянной работы рук и звона стаканов, шипения пива и бытовых бесед; между столиками мелькали, словно мухи, официанты, а некоторые клиенты недовольно через зал кричали: «Растяпа, иди сюда!», «Официант, подойдите!».
Народу было так много, что почти половину главного прохода загораживала стена из могучих спин. Братья и Матиас буквально проталкивались к барной стойке, возле которой стоял Георг. Лабби рядом не было – он репетировал за кулисами. Георг кивнул Рейнеру и Матиасу, проигнорировав Артура. Он затянулся и указал пальцем на столики у стены.
– Самый первый ряд, там эта Лили.
Все