На этом моя свобода заканчивалась, потому что никуда уехать далеко от родительского дома я не могла. До поступления в институт ничего другого, кроме своей улицы, которую отделяли от берега Терека всего триста колючих метров поля, я не знала.
Родные колючки вонзались в мои нежные пятки, так и не мужавшие за лето, как не мужала моя душа, слишком открытая для окружающего мира, в котором мне особенно и нечего было постигать, кроме прочитанных книг, звёздного неба над нашим садом и времён года.
Это означало – никакой тебе Москвы с университетом под покровительством св. Татьяны, моего ангела, а только факультет филологии – “что может быть лучше для девочки?!”
Пединституты всегда заполнены домашними девушками, которых некуда деть до замужества – советские институты благородных девиц без пансиона, с мизерной стипендией. Но это не могло быть моей судьбой!
Родители к тому времени собрались на местожительство в Кисловодск – Кавминводы, в четырех часах пути от нас на автомобиле, откуда папа получил хорошее предложение. Они рассуждали так, пока мы с братом будем жить студенческой жизнью, в курортном городе можно подлечить маму, а главное, их отъезд и закалит нас, и в то же время не подвергнет особой опасности: мы на своей родине, среди многочисленных родственников, то есть не без присмотра.
По своей наивности, они считали, что колючки, мои извечные враги, в Москве будут страшнее. На самом деле все обстояло иначе, потому что именно на филфаке, рядом с домом, я была подвержена большей опасности ввиду того, что неподалёку рыскал страшный зверь – Джоджр.
Джоджр – явление характерное со времен искушёного Адама. Вначале адамы искушаются одержимыми евами, затем, пресыщенные их опытом, становятся искусителями для юных девушек, и этот круговорот вечен.
Перед институтским обществом я должна была предстать инфантильным существом без названия, потому что слова “инфантилиус” нет даже в латыни.
Сдана я была для обучения всему, что даст мне диплом, в обиходе – “корочка”, и только потом, как сказали родители, я могу делать всё, что захочу: поступать в институты литературный, кинематографический и даже в ремесленное училище на маляра. К тому времени я буду самостоятельной, возможно, вырасту и стану похожа «не на осеннего цыпленка, а на что-то более сущее».
На том и порешили. Они снялись с места, а я, оставшись в родной автономной республике, вынуждена была со слезами протеста поступить на местный филфак. Для проживания они определили меня в маленький частный домик под белой штукатуркой вблизи учебы к паре стариков, которым я, по их просьбе, каждый вечер добросовестно читала Библию.
Так как я еще не представляла из себя ничего такого – ни самобытного, ни приобретённого с опытом женского шарма, то, по философии окружения, должна была считаться с наличием в этом мире мэтра для юных девушек – всё того же Джоджра.
На гуманитарных факультетах о нём ходили всякие слухи. Когда