Мраморное сердце. Ilona Becksvart

непосредственно на самих экспонатах. И как только он уловил расположение скульптур, их возвышенные позы и безупречные тела, его как будто ударило током, память его лихорадочно фильтровала воспоминания, почему его тревожность грозилась вылиться в паническую атаку. Ему стало невыносимо страшно, хотелось бежать со всех ног из этого проклятого места, потому что он уже когда-то видел эти скульптуры Жана Ланже! Да, в тот самый день, когда он пробудился в Париже от своего депрессивного видения после болезненного расставания с Райаном, и пережил мучительный катарсис, который дал ему понять, насколько полярные мнения жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла на самом деле тесно связаны. И хотя он не был религиозным, ему казалось, что небесная кара настигла его, и как бы он все эти годы ни убегал от этих воспоминаний, страхи до сих пор жили в нём, сгрызая изнутри и уничтожая его рассудок.

      Он хотел сбежать отсюда в тот же момент, но мучительное желание увидеть обратную сторону жизни в этих скульптурах давило на него, и как невозможно оторвать взгляда от умирающего человека, так и здесь он был неподвластен даже разумному голосу страхов. О, как они искажались эстетично и плавно, это были адские муки наблюдать за их полной деградацией, их стремлением к пустоте, их добровольным погружением в ад подсознания. Боже мой, думал он, пытаясь унять дрожь, это ждёт всех нас, почему обратное понятие жизни так уродливо? Но даже за этим изобразительным диссонансом скрывалось только одно – смерть и ничто. Он снова ощутил себя сломанным и несчастным, воспоминания из Парижа окутали его своими цепкими проволочными лучами, он задыхался от ужаса осознания этих неописуемых истин, и мог сейчас стремиться только к одному – к чистоте и к свету жизни. Как только его оцепенение прошло, он чуть ли не бегом направился к выходу, но дезориентированный в этой тьме, только натыкался на гостей или врезался в скульптуры, пока его кто-то не схватил, изрядно напугав.

      – Джулиан, ты только посмотри, как идеально они вылеплены, – говорил с восторгом Райан, всё ещё поддерживая его за дрожащую руку. – Посмотри на эту безупречную гладкость, простоту и правильность их поз, эти пропорции, они олицетворяют живую и чистую красоту жизни! Это же голое искусство без примесей, именно так и выглядят идеальные люди; застывшие в своей безмолвной непорочности мраморные изваяния, лишённые какого-либо изъяна!

      Он продолжал восхвалять красоту статуй, только Джулиан уже слушал его вполуха, вытирая салфеткой едкий пот страха в попытках унять дрожь. – Ты только взгляни на этот изгиб, – продолжал Райан, направляя его запястье к руке одной из статуй, которая ему уже по умолчанию казалась олицетворением смерти и разрушения, и он отпрянул от неё с визгом, чуть не влетев в противоположную стену. В него вперились непонимающие гости, и ему стало стыдно. Надо валить отсюда поскорее, решил он. Он выбежал из зала, понимая, что потом придётся отвечать за своё неадекватное поведение. И как только он очутился в банкетном зале, то