АВВАКУМ. Вот ты о чём… Ну так слушай. Теперь я говорить буду! Бог прощал, Марковна, и нам велел…
НАСТАСЬЯ МАРКОВНА (перебивая его). Нет! Нету для таких, протопоп, Бога! И ты Бога не гневи, Петрович! Прокляни! Прокляни воеводу! (Падает на колени перед Аввакумом.) Про-окляни-и, Петрович!!!
АВВАКУМ (быстро отступая). Опомнись, Марковна! Дура ты, а своим умом куриным наставлять берёшься меня!
НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не умом, Петрович! Сердцем! Сердцем своим материнским заклинаю: прокляни воеводу!
АВВАКУМ (повернувшись к иконам, сам становится на колени). Господи! Тошно мне, ох, тошненько. Уже и жена не разумеет меня! И этим ты покарал меня за малодушие… Зато покарал, что размяк душой от слов ласковых… Прости меня, грешного!
НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не простит тебя Бог, протопоп! Не моли попусту. И я тебя не прощу, Петрович. Всюду брела за тобою, в самые дикия земли, а дальше нику-ды не пойду…
Встаёт с колен и, сгорбившись, медленно бредет к лавке, что стоит у стены. Опускается на неё. Монашек оглядывается на неё и отодвигается, суетливо крестясь. Аввакум не слышит Марковну. По-прежнему истово бьёт он поклоны перед иконами.
Входит Полоцкий.
ПОЛОЦКИЙ (к монашку). Не пустила к столу боярыня! Стерлядку, говорит, повар-вор несвежую подал. Всё велела собакам вынести… (К Аввакуму.) Слышал, протопоп? Может, надумаешь-таки от старой веры отречься? Тоже стерлядку на помойку выкидывать станешь…
АВВАКУМ (не прерывая молитвы). Изыдь, грешная душа! У тебя не рот, а пасть волчья!
ПОЛОЦКИЙ (устало). Изыду, протопоп. Изыду. (Быстро идёт к двери и распахивает её.) Ртищев! Чево ты там топчешься, а? Иди давай. Помоги мне дурака этого уговорить! (Сторонится, пропуская в комнату Фёдора Ртищева.) Вот! Полюбуйся на него! (Указывает на Аввакума.) Бога молит, чтобы он его от царской милости оборонил!
РТИЩЕВ. Не мучай нас, Аввакумушко! Помирись с царём!
АВВАКУМ (встаёт, медленно поворачивается к Ртищеву). Фёдор! Ты ли меня от веры куском отманить хочешь?
РТИЩЕВ. Каким куском, Аввакумушко? О чём говоришь ты, знаешь ли?
АВВАКУМ. Так ведь вроде вы меня к царю в духовники звать пришли? (Испытующе смотрит на Ртищева, но тот молчит.) Только твоё место, Федя, не задёшево мне даётся. Требуется, каб я от веры отрёкся… (Снова пристально смотрит на Ртищева, и снова ничего не отвечает тот.) Нет, Федя… Не по карману такая плата мне. Я за веру всю Сибирь исходил…
РТИЩЕВ. Так ведь кабы ты за веру мучился! Ты же за персты свои бьёшься! Я иной раз проснусь и думаю: в Бога ты веруешь, али как персты складывать…
АВВАКУМ. Неук я человек, Фёдор, а только и неуку знать надобно: что до нас положено от отцов, от дедов и прадедов, пусть и лежит так – во веки веков! Не надо этого, Федя, трогать!
РТИЩЕВ. Да никто ничего и не трогает, Аввакум! Ненависть к Никону тебе глаза ослепила! Не увидел из-за неё, что и не тронуто ничего! Жили вы с Никоном, как два медведя в берлоге, тесно вам на Руси было! Ну, а сейчас-то