На полпути его перехватили и повели в приемный покой.
– Раненого привезли, – сказали ему на ходу.
– Какой еще раненый? – проворчал Чумаков. – Сегодня нет «неотложки».
Парня привезли на попутной машине, подобрав на улице. Ближе всех была эта больница, и теперь он лежал на жестком топчане в приемном покое, испачканный землей и залитый кровью. Не дожидаясь Чумакова, опытные сестры делали свое дело: раздевали и мыли, измеряли давление, забирали кровь на анализы. Парень был в сознании, но отвечал неохотно, сквозь зубы, морщась от боли. Сказал, что ударили ножом, кто именно – не знает… За что – тоже не знает. Подошли и ударили. Вот и все.
Пришел Оленев, и они вместе осмотрели раненого. Рана была одна. На спине. И еще лицо разбито в кровь. Чумаков выслушал легкие, постучал пальцем по груди.
– Не так страшен черт, – сказал он. – В рентген и в операционную. Там разберемся.
– Ну, а мне здесь делать нечего, – сказал Оленев.
– Насилие, – сказал Чумаков, когда они шли по коридору. – Откуда оно в людях? Подойти и ударить ножом незнакомого человека. Надо же!
– А ты верь больше, – усмехнулся Оленев. – Может, он сам начал первым, может, там старые счеты, может, он сам бандит.
– Циник! – взорвался Чумаков. – Когда ты научишься верить людям?
– Этому не учатся. Этому разучиваются. Кто быстрее, кто медленнее, а ты уж до смерти останешься легковерным. Мало тебе шишек, что ли? Так ничему и не научился.
– Научился, – твердо сказал Чумаков. – Всегда и во всем верить. Это ничего, если он тебя обманет, ты верь, пусть обманщику будет стыдно, он раскается, он сам сознается в своей лжи.
– Держи карман шире, – сказал Оленев. – Он тебя еще раз обманет и посмеется над тобой, дурачком.
– Вот чему тебя научила семейная жизнь, – ехидно сказал Чумаков. – Еще бы, там-то уж точно жена врет мужу, муж обманывает жену, оба врут напропалую детям да еще лупят нещадно их за мелкие хитрости. А у кого им учиться? У мамочки с папочкой. «Уж ты, сынок, не говори, ты уж, дочка, не выдай…» – нарочито противным голосом проговорил Чумаков.
– Завелся! – рассмеялся Оленев. – Сел на любимую темочку о вреде семьи и брака. Иди лучше в операционную, моралист.
Как и предполагал Чумаков, рана оказалась неглубокой и неопасной. Несколько швов, привычная работа, выученные наизусть движения рук.
«Вот так же и Петька лежал под моим ножом, – вспомнил Чумаков. – Там-то было посерьезнее…»
– Вас ждут, – сказали ему, едва он спустился из операционной. – Брат, кажется.
У входа в корпус топтался Петя. Уже вечерело, было морозно и неуютно, мела пурга, невесомой блестящей пылью опадал иней с деревьев.
– Что же ты? – сказал Чумаков, ежась. – Заходи.
Он провел Петю в ординаторскую, включил чайник.
– Садись, садись, сейчас чай