– А вот ты стопами попираешь шары световидные.
– Вы же сами ходите по газону, – возразил Чумаков.
– Я с почитанием и благоговением. Мне зачтется, из тебя вычтется. Не мни траву, ходи по асфальту.
– Бог накажет, что ли? – неуверенно предположил Чумаков.
– Какой еще бог, юноша! – равнодушно сказал старик, глядя на солнце. – Сам себе бог, сам себя и наказываешь.
– Это интересно, – сказал Чумаков, хотя интересно ему не было. – Но что же мы с вами на улице разговариваем? Давайте зайдем ко мне, попьем пивка, яичницей закусим. Тоже ведь символ, а?
«Ну что? – спросил он злорадно совесть, когда поднимался по лестнице впереди старика, несущего свой неизменный мешок. – Теперь твоя душенька довольна?» – «Возьми у него мешок, – слезливо сказала совесть, – Ты, бугай, идешь налегке, а он, бедняжка, еле тащится».
Ноши своей старик не отдал и в комнате, сев на стул, задвинул мешок под ноги, словно боялся, что его отнимут. Ел старик неторопливо, с достоинством, от пива отказался, на дым чумаковской сигареты покосился с неприязнью, отвечал, если спрашивали, сам вопросов не задавал, но незаметно, исподволь, получилось так, что Чумакову стало интересно беседовать с ним, ему нравилось лицо старика, его большие костистые руки, белая нечесаная борода, прикрывающая ворот рубахи, прозрачные голубые глаза. Если бы Чумаков был художником, то лучшей модели для изображения монаха-отшельника или раскольника трудно было пожелать. Чумаков так и спросил старика, не старообрядец ли он, вышедший из тайги. Старик отрицательно покачал головой и кратко сказал, что со всем этим христианством ничего общего не имеет.
Познания Чумакова в религии ограничивались немногими словами: бог, черт, ад, рай, поп, дьякон да еще адамово яблоко, и то последнее было больше из области анатомии. О существовании других религий и верований он помнил смутно. Уже позднее, рассказав Оленеву о словах старика, Чумаков узнал, что все эти теории собраны из различных восточных и шаманских верований, подчас очень древних, но с примесью современных идей, нахватанных, должно быть, из популярных журналов. Как Чумаков ни пытался, он не мог представить себе старика читающим журналы.
Его звали Ильей, фамилию он не назвал, сославшись на относительность всех прозвищ, а о себе рассказывал скупо: «Блуждал во тьме, набрел на свет, теперь очищаюсь». И добавлял что-нибудь о механизме очищения корпускул души с помощью квантов света. Единственным авторитетом для старика было солнце – источник света и тепла. Потом выяснилось, что он мог подолгу смотреть на солнце, сощурив глаза и шепча что-нибудь про себя, а лежа на диване, поворачивался лицом к лампочке и тоже смотрел невидящим взглядом на накаленную спираль. Иногда он одну за другой зажигал спички и, не боясь ожога, глядел, как догорают они, и при этом лицо его было умиротворенное и почти счастливое.
На предложение Чумакова умыться старик охотно согласился: оказалось, что мыться он любил и физическую