– Думал немного поднять тебе настроение перед тем, как мы окажемся на краю гибели, – подмигнул он.
– Он же не собирается оказаться у пятна раньше нас? – с тревогой спросил я.
– Вот слушай: до твоего прихода я всех ассистентов расставил по местам, чтобы они в правильном порядке подключались к операции, но ты не поверишь, Коробов ухитрился всех опередить, как только я подал сигнал. Хотя я лично его предупредил, чтобы он не поднимался выше первого этажа. Но если он полезет наверх, я не смогу ему помешать. И я не уверен, что возраст и никудышная форма его остановят.
По узкой стальной лестнице, выкрашенной в грязновато-белый цвет, мы поднялись в зал номер 182. Здесь под пятнадцатиметровым сводом, который представлял собой ребристую решетку, за которой виднелись перекрытия, вентиляционные трубы и электрические кабели, был световой и акустический покой, близкий к идеальному. Зал был оснащен остеклением от пола до потолка по трем сторонам света, сориентированным так, чтобы сюда не попадали лучи полуденного солнца, тремя десятками кадок с деревцами, собранными из тонких переплетающихся стволов, парой мобильных водопадов, когда-то круглосуточно извергавших одну и ту же воду с семиметровой высоты, и такими же легкоперемещаемыми четырехместными скамейками из почерневшего перфорированного алюминия с продавленными полиуретановыми сидушками, как в залах ожидания заброшенных аэропортов.
Однако каждый раз, когда в соседних огромных залах и переходах между корпусами кто-то начинал переговариваться, отдавать команды, смеяться, вся эта замкнутая пустота начинала содрогаться, и звуковой поток с измененным до неузнаваемости содержимым делал неуместными эти переносные оазисы посреди неодушевленного хайтека. Проблема была в том, что эти звуковые атаки шли по нарастающей: двух-трех рабочих с электрическим инструментом на все здание было достаточно, чтобы голоса и механические звуки, сливаясь в пронзительное созвучие, так поражали барабанные перепонки, что человек то дело выпадал из происходящего, – лишался рассудка. Вестибюли с такими свойствами могли быть специально заказаны санитарной службой, чтобы во время ожидания и оформления документов сознание пациентов было затуманено и ни у кого из них не возникло бы ни малейшего желания постоять за себя.
К счастью, из этого какофонического пространства мы по такой же узкой лестнице цвета замызганного лаборантского халата переместились на крышу здания.
А через пять минут Беляев уже стоял, перегнувшись правым боком через перила, в каком-то антикварном мотоциклетном шлеме, в серой кожаной потертой куртке, которые проворно извлек из рюкзака. Ветер лупил его по бокам и голове с такой силой, что его раскачивало. А я не отпускал ручку двери шахты, ведущей на крышу. Орать было бесполезно, ветер сразу сносил с открытой площадки любые звуки: и визг несмазанных петель, и человеческие вопли.
Он покачал головой, давая понять,