От внутреннего отвращения центурион сочно сплюнул в земляной пол.
Молчаливый до этого Статий заметил:
– Многое зависит от того, что вкрадчиво ему нашепчет Корнелий Фуск.
Цецина оживился.
– Ты знавал его прежде?
– В западной Киликии служил под его началом.
Скатола заинтересовался, из чего скроена обсуждаемая личность:
– Чего можно ожидать и на что лучше не надеяться вовсе?
– Человек подлый и хитрый, умеющий воспевать себя даже на бездарно загубленных солдатах и гниющих армейских потрохах. Любое поражение возведет до фарса, а в подходящий момент прольет горестными слезами о доблестно сражавшейся и безвозвратно потерянной армии. Я бы доверил ему покои императора или гарем, но армию… он способен загнать всех в ближайшее болото, а потом объявить торжественно и напыщенно: «Армия погибла, сражаясь во славу Рима». Всегда держится в стороне, вперед не выходит, руководит из тени. Надеюсь не увидеть здесь его штандартов.
Свою речь Статий прервал аппетитным хрустом сочной луковицы и, завершив, как ему думалось, ужин, решил оставить общество, ссылаясь на занятость и усталость.
Вслед за Статием и тело Цецины возжелало объятий Морфея, напоминая о себе ломотой в спине и отечностью ног. Походная койка в его воображении представлялась пышными перинами парфянского царя. И тяжело распрямляя затекшее тело, произнес свой неутешительный вывод:
– Я все больше убеждаюсь, Марк, что война Цезаря в Галии покажется нам репетициями учебных лагерей в сравнении с той будущностью, что нас ожидает здесь, на Дунае. Даки – это страшный враг, дальше на север и восток племена сарматов и еще каких-то народов, которые нам не ведомы, нам еще предстоит встретиться с ними, и я не знаю, победит ли наше оружие или уничтожат нас, боги скрывают будущее.
Вместе выйдя из палатки, поприветствовали друг друга, и каждый направился в сторону влекущих забот. Галерий, тяжело переступая, неспешно направился к расположению своей конницы, а Скатола в глубоких раздумьях поднялся на стену, чтобы еще раз обойти лагерь по периметру.
В небе сплошные серые тучи рвались на небольшие седые облака, дождь прекратился, а огненные лучи заходящего солнца окрашивали левый берег Дуная зловещим багрянцем. Скользя по краям холмов, лучи создавали иллюзию ожившего леса, словно тысячи глаз одновременно ловят каждый твой вздох, следят за тобой в эти минуты. Невольный озноб волною пронзает все тело.
…Спустя три дня, еще солнечные лучи не осушили обильную утреннюю росу, лагерь уже был наполнен звуками военного быта: первые переругивания, звон загремевшего котелка, опрокинутого ногой в исступлении гнева, хлесткие затрещины не уразумевшим сказанное вышестоящим с первого раза. Начиная с вечерних сумерек, в течение ночи и до ранней зари на стене