Ему было холодно. Он попытался, не открывая глаз, натянуть на себя то, что бы то ни было, чем укрывался.
И
ни-
че-
го у него не получилось.
Во-первых, он не смог пошевелиться. А во-вторых, выяснилось, что он вообще стоит.
Тут он удивился и приоткрыл один глаз. А затем и другой.
Будь у него их целая дюжина – и тогда бы толку вышло не больше. Перед глазами, сколько он ни таращил их и наоборот сужал для резкости, оставалось белым-бело.
Тогда он понял. Вот что он понял: что находится во сне, и единственный способ прервать его – подождать, пока он кончится сам. С этой мыслью Заяц закрыл глаза и заснул обратно.
Но вскоре он проснулся окончательно. Было холодно. И он стоял. И не мог пошевелиться. Мог только моргать. Ног и рук он не чувствовал, словно их не было вовсе. Еще мог кричать. Наверное. Но он решил пока не кричать.
Вместо этого он стал моргать. И это принесло кое-какие результаты!
Белая мгла перед глазами потихоньку рассеивалась. Проступали сквозь нее какие-то очертания. Вот темнеет впереди что-то длинное. Уходящее вверх. Заяц решил, что это дерево. И он не ошибся. Ведь он был в лесу.
Он попробовал пошевелить головой – и это получилось! Но как только у него это получилось, из шеи в затылок шарахнула такая молния, что он зажмурился.
Неизвестно, сколько он так простоял – наверное, полчаса, а может час или больше. Головой он теперь старался не вертеть. Меж тем время было, видно, послерассветное, потому что туман – а это был туман – рассеивался чем дальше, тем быстрее, и вскоре уже можно было определить направление его движения. Часть его поднималась вверх с воздухом, а остальная часть стекала вниз.
Потому что это были холмы.
Они вставали впереди, поросшие прямым и высоким лесом, а там, где лес был пореже, просвечивало белое – снег! И сам Заяц стоял на холме: не самом высоком – туман еще бродил здесь, колыхался у его ног. Леса здесь не было, только отдельные деревья. Или может, это было что-то вроде поляны, а внизу..? Ничего не видно было. Туман там был. Он спускался, и сгущался, уплотнялся, оседал и располагался, похоже, надолго; и солнцу, которое наконец поднялось – бледным шариком на белесом небе, – вряд ли под силу было разогнать эту муть. Скорее, оно само через час исчезнет, затянувшись белой пеленой.
Но пока оно не исчезло, Заяц произвел расчет. Он прикинул, оценил, разложил, сложил и разделил – и все это не отходя от оси координат: от дерева! К которому был привязан, – он уже знал это; и то, что у него получилось, он тоже знал, еще до того, как у него получилось. Холод наконец пронял его до костей; и он стоял привязанный и дрожал, и смотрел на холмы, которых не было и быть не могло. На той стороне реки. – На той? Теперь она была – та. А та – эта. Он тут стоял.
Неподалеку от себя он услышал знакомое сопение – и, забыв про шею, вывернул голову влево до отказа!
Быкмедведь, словно какая-нибудь туша, которую приготовили нести из леса, был крепко-накрепко перетянут и прикручен ремнями, которые Заяц сразу узнал… Откуда? Оттуда, что он эти ремни собственными руками складывал в собственный рюкзак, вот