К вечеру парни устали и проголодались, а мать всё не звала ужинать. Ваня с Колькой уселись рядом на козлы для пилки дров. Иван-старшой убрал топор в сарай и расположился рядом на здоровенной колоде.
Их тела стремились к отдыху, пустые животы уже сводило от голода, а глаза наблюдали, как темнота пожирает закат. Ваня любил смотреть, как из ниоткуда на небе возникают звёзды, одна за одной. Он старался угадать, в каком месте неба появится новая звёздочка. Пристально всматривался в пустой и тёмный кусок неба до тех пор, пока из глубин этой черноты не появится едва заметная светлая точка, и чем пристальнее он смотрел на неё, тем ярче она разгоралась.
Это наблюдение за тем, как вечер переливается в ночь, всегда завораживало его. Всегда это было по-разному и всегда одинаково. Иной раз небо заволакивали тучи, и темнота опускалась не с неба, а наползала с краёв земли. Иногда облака играли с закатным солнцем, пока оно не заваливалось за Осиновую гору, и тогда облака начинали играть с луной, а звёзды то вспыхивали, то опять исчезали за облачком; но бушевал ли ветер или стояла тихая погода, неизменно день сменялся ночью.
Василиса в тёплом полушалке вышла на крыльцо, позвала сыновей ужинать. Мальчишки тщательно обмели валенки от снега, отряхнули заснеженные спины друг другу и юркнули в сени. Она уже закрывала за парнями дверь на крючок, когда раздался скрип шагов, кто-то дёрнул дверь.
– Погодь, Василиса, открой.
– Ты, что ль, Фетис?
– Я, сестрица. И Фока Мурзин со мной. Впусти.
Василиса впустила гостей, от них веяло бедой. Вошла в избу вслед за гостями, вгляделась в скорбное, виноватое лицо младшего брата. Она уже всё поняла, но не хотела верить, оттягивала время, выспрашивая строго пришедших:
– А Лупа где ж? Почто не пришёл? Я его ждала, не вас.
Потом она кричала, била Фетиса в грудь своими маленькими сильными кулачками, будто это он во всём виноват. После тихо плакала.
Фетис рассказал, что бьются они с красными под Дубовой горой с самого Введенья. Народу полегло уже страсть сколько с каждой стороны. Что надо бы, пока не рассвело, вывезти своих да похоронить по-людски, а подвод не хватает. Василиса потихоньку пришла в себя, накормила всех варёной картошкой да солёными огурцами. Решено было, что Иван-старшой поедет с ними на подводе, похоронит отца на деревенском кладбище и вернётся.
Ваня запомнил, как брат, так похожий на отца, в заячьей шапке и овчинном полушубке, наклонившись перед низкой дверью, выходит из избы, а мать крестит его в спину.
Иван-старшой к утру не вернулся, как обещал. Не вернулся он и в другие дни. Поздней весной