– Прям так там про наш Садок и прописано? А ну дай, сам посмотрю! – Иван-старшой потянулся к Петру за газетой. Петро газету не дал.
– Про Садок или там про Осиновик не прописано. Однако ты, Некрасов, как бывший красноармеец, должен проявить сознательность и показать пример.
Петро опять уткнулся в газету, стал водить пальцами по строкам, шевелить губами.
– Ага, вот, нашёл. Должен показать пример и перейти «от мелкого и отсталого хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию», вот! – и победно оглядел толпу.
– Вот! Хрен тебе в рот! Ничего я никому не должен! Налоги все уплачены, стало быть, и хозяйство моё никакое не отсталое, – разозлился Иван-старшой.
Он оглянулся на мать, одобрительно кивавшую ему, на Анну, в тревоге закусившую губу, на ухмыляющегося младшего брата. «Да, невелико моё войско», – подумал, а вслух сказал:
– И коллектив наш, некрасовский, стало быть, самый что ни на есть передовой!
Мужики загалдели. Резонно рассудили, что если всех коров в одно место сгонять, так большой коровник нужен, а его сперва построить надо. В Осиновик же отдавать своих кормилиц никто не хотел. В общем, все доводы были против колхоза. За колхоз только газетка да Артемьев с Прошкой. Начальники обозвали мужиков несознательными, те их – бездельниками. Так и разошлись опять ни с чем.
А через день явились опять эти двое с приказом и милиционером. Закон у них вышел о трудовой повинности. Так и сказали: раз, мол, ты, Некрасов, в колхоз не хочешь объединяться, то придётся тебе для всеобщего блага отправиться на лесозаготовки.
– Тьфу ты, леший вас забери! – выругался старшой.
Пришлось записаться в колхоз. Телушку годовалую планировали оставить на молоко, но, раз такое дело, зарезали на мясо. Под нож пустили трёх овец. Мясо частью тайно продали, частью завесили в опустевшей конюшне старьём. Хорошо морозы рано ударили. Урожай опять почти весь пришлось сдать в колхоз. Себе оставили только на еду до будущего урожая.
Лошадь и пчёл тоже пришлось сдать в общий котёл. Одну корову на семью разрешили оставить, а у них как раз только одна и осталась. И слава богу.
В Осиновике уже несколько лет пустовали большие амбары и конюшни раскулаченных и сосланных богатых мужиков, которых теперь несправедливо называли кулаками. Раньше-то кулаками на деревне называли перекупщиков чужого, а теперь – всякого, кто меньше других спит да больше работает. Ладно бы просто назвали обидным словом, а то ведь отняли всё хозяйство да в Сибирь на верную погибель отправили.
Вот в заброшенном хозяйстве Семёна Ильича, убитого вместе с младшим сыном, и устроили