колышками. По эту сторону жили кузнецы и гвоздильщики, в воздухе звенели падающие молоты, горел открытый огонь и стоял запах жженных копыт. Кормилица зашагала быстрее, ее поступь стала более уверенной, как будто она напала на след, императрица следовала за ней. Они зашли на мост, по которому двигалась толпа народу, носильщики, солдаты, двухколесные повозки и всадники. Кормилица протискивалась сквозь толпу, императрица пыталась не отставать, но у нее это не очень получалось. Она еще никогда не сталкивалась так близко с тем ужасным, что есть в лицах людей. Мужественно она хотела пройти мимо него, ноги хотели, сердце нет. Каждая поднятая рука, казалось, хотела схватить ее, близость такого количества ртов была отвратительна. Безжалостные, алчные и при этом, как ей показалось, испуганные взгляды стольких лиц слились воедино в её груди. Она видела перед собой кормилицу, которая оглядывалась на неё, она хотела следовать за ней, людской клубок чуть не растоптал её, внезапно она чуть не оказалась под копытами огромного лошака, их взгляды пересеклись, осознанный кроткий взгляд животного предал ей сил. Всадник ударил осла, который не решался наступить на дрожавшую женщину палкой по голове. «Это потому, что я могу превращаться в животных, моя судьба в жестоких руках людей?» – пронеслось в ее голове, она вздрогнула, на мгновение забылась и очутилась неизвестно как оттесненная людским потоком в конце моста. Она увидела кормилицу, стоявшую возле открытого трактирного лотка, та ждала ее. Там лежали тельца красивых розовато-золотистых рыбок, в которых своими руками копошился негр. На перекладине висел освежеванный ягненок, его голова упала вниз, его кроткие глаза смотрели на неё. Кормилица потянула ее к себе, увидев, как она побледнела и закрыла глаза, и вырвала её из людской толпы в переулок. Здесь было меньше людей, они несли тюки с материей, на домах тут и там сохли на жердях длинные полосы окрашенной материи. Дети-подростки тащили корыта с темноокрашенным материалом на промывку. Старуха остановилась перед самым низким домом красильщика и прислушалась к голосам споривших, которые доносились наружу. Мужские голоса звучали раздражённо, молодой женский голос отвечал зло и надменно, затем вмешался другой мужской голос, его низкий, спокойный тембр, похоже, призывал к миру. Женский голос зазвучал еще с большей злостью и надменностью. «Мне нравится этот голос», – сказала кормилица и кинула императрице, стать ближе к стене. Свара внутри набирала оборотов, в конце концов низкий голос, который говорил меньше всего, приказным тоном, хотя и очень спокойно, настоял на своем. Недовольные, расстроенные мужские голоса приблизились к двери дома. Кормилица сделала вид, что она идет дальше, но ее немощь и болезнь замедляют ее каждый шаг. Императрица скользила рядом с ней, из дома вышли трое мужчин, одноглазый, однорукий и третий, что помоложе, кривой, прихрамывал на левую ногу. «Вероятно, мои братья, – сказал одноглазый, который казался самым старшим из них. – Пристав, который двадцать два года назад выбил
