Мы начали с Кристиной репетировать наши с ней сцены наедине. Витямба сначала помогал нам, смотрел, как все это выглядит со стороны, и давал советы:
– Что вы оба как истуканы! Саня! Возьми ее за руку. А ты смотри ему прямо в глаза, когда говоришь. Ты же влюблена в него! Попытайся обнять его, прижаться к нему…
И так далее, и тому подобное. И с каждым разом мы заходили все дальше, и наши соприкосновения становились все плотнее. Витямба, как только обнаружил, что у нас начало получаться, сразу же перешел от нас к репетициям с Любой и Аверьяновым. И теперь мы репетировали вдвоем, одни, в нашей с Витькой комнате. И тогда мы впервые поцеловались… и потом долго обнимались, и ее руки гладили мои волосы и шею, а я залез руками под ее водолазку и трогал ее маленькие груди… И я сам не заметил, как начал расстегивать свою рубашку и джинсы и одновременно стягивать с нее одежду, и она шептала: «Подожди, Саша. Сюда могут войти…» Я закрыл дверь, подперев и заблокировав ее стулом. И тогда мы снова кинулись целоваться, обниматься, сбрасывая с себя одежду. Она нажала на выключатель, и в комнате стало почти темно. Только из незашторенного окна проникал зимой вечерний свет. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и дышали одинаково горячо и нежно. И я впервые трогал женское тело и наслаждался этим невероятным счастьем, и это казалось мне самым приятным из всего, что я когда-либо ощущал. И я шептал ей, что люблю ее, и она целовала мои глаза и тоже любила меня.
…Мы репетировали почти каждый день. И если могли быть одни, то снова и снова целовались, ласкали друг друга и разрешали себе заходить все дальше и дальше. Мы уже знали тела друг друга до самых мельчайших подробностей, и не было места, куда бы мы друг друга не целовали и которое не ощупывали, и нам было очень хорошо вместе. И никогда и ни к кому я не испытывал таких чувств, как к моей Кристине. Она стала для меня единственной и самой главной. И мне было уже не так важно, что там будет с постановкой, с музыкалкой или с учебой в школе. Она вдруг стала всем. Я не мог думать ни о чем, кроме нее, забыв всех других. И даже моего Евдокимофа. Мы с ним продолжали каждый день переписываться, и я сообщал ему все новости… кроме одной. Самой главной. Что я влюблен и у меня теперь есть моя Кристина. Самая красивая, нежная, ласковая. Моя единственная.
Я ужасно хотел написать ему, что у меня теперь есть еще и моя Кристина. Меня тянуло поделиться с ним этим столь важным в моей жизни, но я как-то не решался сделать это. Думал, что вдруг он заревнует меня к ней и, может, откажется меня забирать. Я все время думал о том, что скоро мне придется принимать трудное решение. Я должен буду выбрать между Евдокимофым, моей новой жизнью в семье, с отцом, в Москве, – или остаться здесь, теперь уже навсегда (ведь больше у меня такого шанса точно никогда не будет), но тогда рядом со мной будет моя любимая и самая лучшая девочка. И что бы я ни делал: целовал мою Кристину, играл на фортепиано,