В Бассете земля была бедной, дороги – плохими, лендлорд – небогатым да к тому же не местным, как и викарий, кстати, и младший приходской священник – один на два прихода и едва сводивший концы с концами. И если кто-либо, свято верящий в торжество человеческого духа над жизненными обстоятельствами, посмеет утверждать, будто прихожане Бассета тем не менее являются людьми поистине замечательными, мне нечего возразить на это абстрактное утверждение; правда, я точно знаю, что дух Бассета в точности соответствовал своим обстоятельствам. Разбитые дороги, поросшие травой или глинистые, которые, на первый взгляд, никуда не вели, а лишь переходили одна в другую, на самом деле, пусть и при наличии долготерпения, были способны вывести на далекий проезжий тракт; но куда чаще они приводили пеших путников Бассета в самый центр упадка и разложения, ранее известный как «Маркиз Грэнби», а среди завсегдатаев именуемый не иначе как забегаловка «У Дикинсона».
Гостя встречала комната с низким потолком и посыпанным песком полом; въевшийся в стены запах табака, к которому примешивался убойный аромат прокисшего пива; сам мистер Дикинсон, привалившийся к дверному косяку с меланхолическим выражением на прыщавой физиономии и выглядевший при дневном свете столь же неуместно, как растекшийся огарок ночной свечи, – все это может показаться не слишком соблазнительным искушением, но большинство мужчин в Бассете находили его заведение губительно привлекательным, особенно если оно попадалось им на дороге часов около четырех в морозный денек. А уж если какая жена в Бассете желала подчеркнуть, что ее муженек не какой-нибудь там любитель сомнительных развлечений, то ей достаточно было намекнуть, что он не истратил и шиллинга «У Дикинсона» в промежутке от одной Пятидесятницы до другой.
О своем супруге миссис Мосс отзывалась в таком духе неоднократно, когда ее брат несправедливо, на ее взгляд, придирался к нему, что повторилось и сегодня. К тому же ничто не могло оказать на мистера Талливера менее умиротворяющего действия, нежели поведение калитки, ведущей во двор фермы, которая, едва он только вознамерился отворить ее хлыстом, отреагировала на его жест, как свойственно всем калиткам, лишившимся верхней петли, к вящему неудовольствию голеней, и лошадиных и человеческих.
Он уже совсем было собрался слезть с седла и по раскисшей земле пустого двора с дряхлыми постройками из кирпича и дерева подвести коня в поводу к длинному ряду полуразвалившихся