Как и до́лжно.
– Я… я не понимаю.
Он ощущал ее даже теперь, эту голову на шесте у себя за спиной.
– Я не сумел спасти очень многих.
Нельзя было отрицать снисходительности в этом упражнении. Как только Келлхус овладел людскими множествами, как только государство стало видеть в нем источник собственной силы, он перестал нуждаться в столь тонких манипуляциях. Годы миновали с тех пор, когда он позволял себе занятие столь непосредственное, как исследование души одного человека.
И при всем невозмутимом спокойствии его дунианской души в ней зашевелились воспоминания Первой Священной войны, бурного времени, когда подобные исследования образовывали суть его миссии. После падения Шайме ни одна душа (даже Эсменет) не давала оснований для такого внимания.
Инстинктивная склонность к нетерпимости, едва не погубившая его в Карасканде, быстро успокоилась, научилась служить, уговаривая несогласных, затыкая рты критикам, даже убивая врагов. Все прошедшие годы он боролся с огромным зверем, которого представляли собой Три Моря, прижал его к земле, a потом подарками и жестокостью обучил его произносить лишь его имя… чтобы его тирания сделалась неотличимой от самого бытия Трех Морей. Это позволило ему перейти от наций к истинам, направить весь свой интеллект на безумные абстракции Даймоса, Метагнозиса и Тысячекратной Мысли.
Он пронзил взглядом смутные вуали, познал метафизику сущего, преобразил смыслы в чудо. Он прошел дорогами ада и возвратился, обвешанный трофеями. Никто, даже легендарный Титирга, герой-маг древнего Умерау, не мог поравняться с его тайной мощью.
Он узнал о голове на шесте.
Господство. Над жизнями и народами. Над историей и невежеством. Над самим бытием, сквозь листы несчетных слоев реальности. Никто из смертных не достигал подобного могущества. Он обладал силой и властью, на которые не могут рассчитывать даже Боги, ибо им приходится распространять себя на все времена, так чтобы не исчерпать при этом себя и не превратиться в призраков…
Ни одна душа до сих пор не владела обстоятельствами в подобной мере. Он, и только он, представлял собой Место, точку максимального схождения. Народы зависели от его прихоти. Реальность отступала перед его песней. Та Сторона сетовала на него.
Но при всем том тьма по-прежнему окружала его, во мраке пребывало прошлое, таилось во мгле грядущее.
Для тех, кто не чтил его как бога, он оставался смертным человеком, наделенным одним разумом и двумя руками, – великим, быть может, по сравнению с его бесчисленными рабами, но все же незаметным пустяком на поверхности чего-то непостижимого. Не более пророком, чем любой архитектор, решивший внести собственную поправку в облик неподъемной для его сил реальности. Все намеченные им варианты будущего существовали, только пока он поддерживал их непрестанными усилиями.
Да, его мучили видения, но он давно перестал доверять им.
– Я был там, господин… – промолвил Пройас. – Я видел. Никто не сумел бы спасти Серве!
Келлхус не выпускал