С учетом того, что сама Эсменет располагала для защиты столицы всего восемью тысячами обученных воинскому делу душ, обе оценки не вселяли в нее надежды – особенно если учесть слухи о том, что стены Иотии обрушил кишаурим. Ее доверенный визирь, Вем-Митрити, стоявший в своем объемистом черном шелковом облачении в нескольких шагах от нее, брызгая слюной, клялся и божился, что ей нечего опасаться. Сами брызги, впрочем, свидетельствовали об обратном. Пылкие страсти всегда были грехом дураков, a война, как и азартная игра, дураков любит.
Вид приближающегося отряда фаним зацепил ее, a потом она увидела стяг – белый конь на золотом фоне под двумя скрещенными ятаганами Фаминрии. Прославленный штандарт койяури.
– Какая опрометчивая отвага, – заметил экзальт-генерал.
И владыку фаним, Фанайала аб Каскамандри.
– Сам падираджа! – донесся до ее слуха чей-то голос с парапета башни над головой.
Это меняло все.
– Так, значит, он действительно хочет переговоров? – спросила Эсменет.
Слева раздался голос Финерсы:
– Бог в том и другом случае даровал нам сказочную возможность, благословенная.
Она повернулась к Антирулу, при всем своем боевом опыте задумчиво смотревшему за стены, выпятив губы так, словно собирался лузгать семечки передними зубами.
– Согласен, – произнес он, – хотя сердце мое протестует.
– Вы хотите убить его, – сказала она.
Экзальт-генерал метрополии наконец перевел взгляд на нее. Эсменет видела, что он одобряет ее нерешительность, – почти в той же мере, как возражал против нее Финерса. Не потому ли, что она женщина, сосуд, созданный для того, чтобы давать то, что берут мужчины?
– Представь себе, сколько жизней ты сбережешь тем, что снимешь с него шкуру! – воскликнул Финерса, обращаясь, как часто случалось, к ее затылку, что свойственно людям, принимающим обиду за проявление разума.
Так или иначе он становится слишком фамильярным.
Вместо ответа она повернулась к своей дочери, покорно – слишком покорно, вдруг подумала Эсменет, – стоявшей в шаге от обступивших ее мать мужчин.
Тряхнув льняными волосами, девушка невозмутимо посмотрела на мать. К ровному рокоту барабанов добавился грохот копыт.
– Я поступила бы так, как поступил бы отец.
– Да! – вскричал Финерса, почти полностью забыв про сдержанность.
Глава ее шпионов страшится, поняла Эсменет. Он по-настоящему испуган…
И отметила, что сама она ничего не боится.
Это приглашение на переговоры было не чем иным, как ловушкой, из тех, на успех которых не рассчитывали сами фаним, во всяком случае ее имперские последователи хотели бы, чтобы она поверила в это. У войны свой джнан, свой этикет, в котором неумение дать врагу возможность выставить себя дураком само по себе уже неудача. Фанайал