Лонгин, ещё не поняв в чем дело, высоко подбросил монету. Звонко шлепнув по столу, она покрутилась и осталась стоять на ребре! Значит, выбор оставался за мной, и отец тут же подтвердил это, и Лонгин сказал, что это должно быть так, и спросил, о чем бросали жребий. Я рассказал ему, и добавил, что Тиберий, надо думать, и не слышал ничего о каком то распятом Иешуа из Назарета, а если и услышит, то наплевать ему на эти иудейские примочки и прибабахи. Не так ли давно и мы все так думали про всю эту историю с Галилеянином? Я склонялся к тому, чтобы принять приглашение Петра. Я видел чудо и, может быть, увижу ещё, – для меня самого это был наверное главный аргумент.
– Не запутаешься ли ты в иудейских премудростях? – спросила мать.
– Вы ведь знаете, что с этой зимы среди учеников Иисуса есть и си рийцы, и критяне, и римляне, и много эллинов, и перс, и даже скиф-рус.
– Да уж, скифом ты нас прямо убедил, – рассмеялся Лонгин. – Но если серьезно, Сидоний, я с той страшной пасхи верю им, ученикам Распятого. Я не знаю, Божий ли Сын был Галилеянин, но таких людей я не встречал ни в каких племенах, и не слышал о таких. Это был Человек. А Рем, раз решил, пусть идет. И передай Симону-Петру, что сотник Лонгин сочувствует им.
– А откуда ты знаешь, что Пётр там главный? – спросил я.
– Афраний, помошник прокуратора, к которому тянутся нити всех секретов Иерусалима, ежедневно докладывает ему о всех собраниях в городе, – где соберутся больше тридцати, там уже есть доносчик Афрания, или он где-то рядом. Кое-что знают легаты, и мы, сотники. Везде в Иерусалиме есть глаза и уши Кесаря, – запомни это, Рем, и будь осторожен. Прокуратор посочувствовал тогда Галилеянину потому, что Его ненавидели саддукеи и разогретые ими иудейские толпы. А если завтра иудеи возлюбят память о Распятом, то как знать, как знать…
…В самой большой, просторной зале дома, названного мне Николаем, собралось больше ста человек, может быть сто двадцать. Там были все одиннадцать Апостолов; все семьдесят учеников, избранных Иисусом прошедшей зимой; около тридцати следовавших за Ним с самого начала, но не избранных ранее, и ещё родственники, и примерно десять женщин. Я, Бахрам и Мосох сели в одном из углов. Шепотом Бахрам сказал мне, что среди женщин и мать Иисуса, и показал глазами на маленькую женщину лет сорока на вид (а было ей тогда почти пятьдесят), скромную и миловидную, в темной синей накидке, с тонкими, как у Сына, чертами лица, а нижняя часть лица, как мне показалось, была точно Его. Вокруг Марии было ещё несколько молодых женщин, одна из них очень, очень красивая.
– А кто был женой Иисуса, – шепотом спросил я Бахрама, – не эта ли, в желтой накидке?
Бахрам также шепотом ответил мне, что среди Апостолов не принято говорить об этом, а женами-сестрами среди них называют