Тем временем, видя, что я не реагирую на его молчание, Дмитрий Андреевич продолжил уже совсем дружественным тоном.
– Я вижу, что все это для Вас слишком неожиданно. Понимаю, нужно подумать… Взвесить. Я полагаю, время у Вас будет. Вы ведь в отпуск собрались? Вот и обмозгуйте внимательно на досуге. Договорились? Надеюсь, моя ложечка дегтя не испортит вашу бочку меда. И тем более не отобьет тягу к научной работе – это сейчас такая редкость!
Не хватало только театрального жеста. И он состоялся, закончившись касанием кончиками пальцев подбородка. Не дать, не взять – роденовский Мыслитель.
– Спасибо за четкое изложение Вашей позиции, – вяло сказал я, – у меня нет сейчас конкретных аргументов по поводу работы. И, тем более теперь, четких планов на дальнейшее. Но Ваше мнение для меня чрезвычайно важно. И поэтому для меня действительно важно как следует обдумать услышанное.
«Начал повторятся, хорошо хоть не заикаюсь – отчитал сам себя. – Чего я так психую? Подамся вот к старику Пал Иванычу. Ему вся политика давно по фене…И наука тоже».
И вслух:
– Спасибо. Я пойду, если позволите.
– Дела бумажные. Понимаю, – добродушно сказал шеф, – а банкет вчера удался. Без размаха, но очень тепло.
– Где ж его взять-то, размах этот?
– Я и говорю, зато очень тепло… Желаю приятно отдохнуть, – и полез копаться в своих конспектах. Я вышел, неслышно притворив за собой дверь. Потом постоял некоторое время, пока не смог выдавить на лице благостную улыбку. Слава Богу, в это время меня никто не заметил.
Бывает, что и дела оказываются лекарством от разболтавшихся нервов. А такого добра в этой жизни у меня никогда не переводится. Поэтому, захватив сумки, я двинул к дому. Магазины, покупки, авоськи, толчея замотали меня как прошлогодний лист в весеннем половодье, чтобы выбросить, наконец, в тихую заводь собственной комнаты. Старые стены, старая мебель. И времена. Это еще от бабушки. Она всегда ценила старинные вещи: «Хам любит модерн, интеллигент – антик», – так она выражалась. «Можно потерпеть и антик, если новую мебель купить не на что», – пыхтел я про себя, но обстановку сохранил. И даже берег. Вплоть до бамбуковой ширмы с выцветшими полотнами морозовской мануфактуры.
Посередине наспех прибранного пространства стоял овальный дубовый стол, покрытый роскошной скатертью. На нее была выставлена такая же шикарная, хотя и разномастная посуда – все больше хрусталь и костяной фарфор. Старинный бронзовый шандал испускал мерцающий свет, который разбивался бликами в гранях рюмок и столовом серебре. На этом великолепие и заканчивалось. Салат оливье, выгруженный в кузнецовскую супницу, был единственным специально приготовленным блюдом. Остальную