Заходим в комнату. Небольшую просторную с кроватью посередине. Рядом тумбочка. Подле нее стол. По другой стене стоит шкаф с книгами и купе-приставкой. Возле него тумбочка с плазменным телевизором и караоке установкой. Там же лежат два джойстика. Я видела такие установки, стерео систему можно использовать как игровую приставку. Очень удобная вещь. Захотел, послушал музыку, захотел, рубишься до ночи в «викингов».
–Примерь. Думаю, подойдет.
Я смотрю на черное платье с ярко выраженной талией и не двигаюсь.
–Не волнуйся, это не мое. У мамы взял – говорит бодро, тут же добавляя – Временно.
Я продолжаю осматривать комнату, создавая лужу-болото на ковре. Мне не важно, когда он успел сбегать в родительскую спальню. Надо сказать, стены комнат глухие на столько, что слышно любой шорох. Как в общежитие, только еще громче. А может, мне только кажется. Слух натренирован до предела, все же.
Эдвард открывает шкаф, поворачиваясь ко мне спиной. Увиденное меня не радует, а ужасает. Я искренне надеюсь, что это игра воображения, или света на худой конец. Сквозь ткань мелькают ярко розовые пятна. Он снимает рубашку. Просто, не растягивая пуговиц, стягивает ее с себя, кидая на сухую кровать. Что-то не довольно скулит. Отвожу взгляд от исписанной пятнами спины юноши на здорового пса.
И как только я его не заметила?!
Пес внимательно смотрит на меня. Он явно не доверяет гостям.
Подхожу ближе, подмигиваю, пытаясь сказать «свои, не волнуйся», но понимаю абсурдность ситуации. Какая я своя? Пару дней назад мы с Эдвардом могли пройти мимо друг друга, даже не обменявшись приветствиями, что уж говорить про те дни, когда в силу обстоятельств вынуждены были сидеть за одной партой. Да из нас слова вытянуть невозможно было! Товарищами то вряд ли назовешь, не то, что друзьями.
Видно чувствуя мое состояние, ротвейлер легонько лижет мой нос. Я шарахаюсь от неожиданности настолько сильно, что врезаюсь в столешницу спиной, опрокидывая красиво расписанную фарфоровую вазу.
Тонкая оборка рукава слетает с плеча, открывая часть татуировки. Рисунок не замысловатый, простой, значит для меня гораздо больше, чем просто узор выведенный иглой.
Парень оборачивается. Пес вскакивает.
Я стою не живая не мертвая. Мне хочется убежать, отмотать время. Я не способна представить, как родители юноши или он сам отчитают меня за утрату реликвии. Я понимаю это, глядя на осколки. Ваза эпохи шумеров, 3 век нашей эры. Конечно это подделка, очень искусная подделка, но явно ценная. Вон и автограф чей-то виднеется.
Вместо причитаний, Эдвард просто собирает осколки. Я продолжаю тупо смотреть на разбитую вазу, не в силах шевелится. Пес помогает хозяину.
Ничего себе собачка, да он мне по живот, оказывается!
–Молодец Барон. Вот, отнеси это – говорит парень, закладывая меж зубов верного друга ручки полиэтиленового пакета. Пес гавкает.
Как только золотистый кабель исчезает,