И все село завидовало Трохиму, что ему вдруг привалило такое счастье.
У Трохимова плетня толпились любопытные бабы и ребятишки – смотрели, что будет дальше, ждали. Бабы стояли у самого перелаза, а ребятам из-за них ничего не было видно. Большие вешались на плетень, меньшие поглядывали в щели.
К хате подъехала солдатская повозка, запряженная худой лошаденкой. В повозке сидели ямщик в рыжей шапке с желтым медным орлом и молодой толстоносый парень – нос у него как добрая груша. Толстоносый парень был, по всей видимости, генеральский денщик.
Никого уже не удивляло то, что у нового генерала всего-навсего один человек, – у этого генерала все было по-иному. Денщик стал вносить в хату генеральские вещи. Но и вещей было мало.
Сначала он порадовал всех – достал из узелка и встряхнул настоящий, как надо быть, темно-зеленого сукна, с золотом и орденами, генеральский мундир.
Бабы так и ахнули:
– Дывиться, дывиться, ось яке!
Денщик понес мундир в хату, где мать и дочь Зинченки уже стлали полавники, вешали на иконы чистые, вышитые петухами длинные ручники, шест, протянутый над кроватью, покрывали рядном.
Кроме мундира и таких же штанов и золотого шарфа с темпляком, еще были новые ботфорты со шпорами.
Проходивший мимо хаты гончар издалека оценил их:
– Справни. Мабуть, карбованци два коштують!
Но остальное все – пустяки: книги в желтых телячьих переплетах, небольшая подушка в ситцевой наволочке, синий плащ, шпага и ломаный подсвечник.
Не на что смотреть! На дне повозки ничего не было.
Солдат поехал назад к лагерю, а толстоносый неразговорчивый денщик, кликнув на помощь хозяина, стал зачем-то разбивать в саду, возле дома, палатку.
– Це що, тут будэ стояты варта? Генерала вартуваты? – полюбопытствовал Зинченко.
– Нет, – буркнул Прохор.
– Сами будэтэ спаты? Та хиба ж в хати мисця мало?
– Нет.
Зинченко больше не стал допытываться, – из денщика слова хоть клещами рви.
Через минуту угрюмый Прохор сам сказал:
– Ляксандра Васильич не любит в избе спать.
В полдень нежданно-негаданно – никто и не заметил, как он подошел, – явился сам генерал.
Бабы все так же стояли кучкой у перелаза, говорили разное, забыв о генерале. Говорили про то, что в Хорошках объявилась ведьма и пьет молоко у коров, про то, что к гончарихе – Бога не боится и детей не стыдится – бегает сват.
И в это время кто-то легонько ударил пальцами в толстые бока Горпины, которая стояла у перелаза на самой дороге. Горпина вскрикнула – боялась щекотки, – круто обернулась, собираясь уже ударить по рукам шаловливого мужика, и обомлела: перед ней стоял, весело улыбаясь, сам генерал.
Когда он возвращался из похода, небритый и черный, или когда стоял во время обедни на левом клиросе и издалека видны были только его впалые щеки с двумя