– Брат и сестра. Приемные, – добавила она, опередив следующий вопрос.
– Синицына, ты что, одна их всех содержишь? На одну твою нищенскую зарплату?
Вика уставилась в потолок, запрокинув голову. Не ответила. Конечно, для него Викина зарплата так – пару раз в продуктовом закупиться. Но не объяснять же, что если нужно, во всем себе откажешь и детям отдашь?
– Дверь не закрывай, – не глядя на Макса, предупредила Вика. – Вряд ли кто-то будет ломиться, но, если понадобится помощь, я не хочу разбивать окно. Будет плохо – стучи в стену, услышу. Если не заснешь, есть снотворное, но лучше все-таки без него.
– Подожди, – Макс поймал ее взгляд, когда она тенью остановилась в дверях. – Так и уйдешь?
– У них режим, – развела руками Вика. – Потом будут колобродить.
Она хотела добавить, чтобы он все-таки позвонил жене и предупредил, что не вернется, но передумала. Тогда, в переговорной она ясно почувствовала, как он напрягся от одного упоминания о доме. Успокоился – и хорошо. Выспится и завтра не вспомнит ни о чем. Можно будет даже вытащить его на прогулку – свежий воздух пойдет на пользу.
– Вик, – окликнул он в дверях, помолчал, будто подбирая слова и, отыскав нужное, закончил: – Спасибо.
– Спи, мученик, – улыбнулась она и постаралась выкинуть из головы все, что не касалось детей.
Уложив детей, Вика заглянула на кухню: мать механистически мыла тарелки в раковине. Невидящий взгляд ее вонзался в окно, выходившее на ворота. Вика не сомневалась, что мать, как и она сама, еще видит призрак отца, подпиливающего яблоне мертвые ветки, рубящего поленья с тупым гулким стуком, влетавшим в распахнутые окна. Отца, который один держал на себе весь дом и приход в километре дальше по проселочной дороге.
Если бы он все еще был здесь, то урезонил бы мать, а Вику обнял за плечи и сказал, что она все сделала правильно.
Даже если ничего хорошего в Максе не было.
Глава третья
Ночью дождь норовил вышибить стекла, рычал, напрашивался в дом, как пьяный ломится в соседскую дверь. Грохотало так, что Машка перебралась к Вике под одеяло и котенком свернулась у нее под боком. А Вика снова почти не спала: за ревом грозы боялась не услышать стука из-за стены. Проваливалась в черные дыры, где плавала в невесомости и выныривала, наглотавшись каких-то диких фантазий, горчивших теперь на языке.
В шесть утра выскользнула из-под одеяла, не разбудив Малышку. Заглянула в соседнюю комнату, убедилась, что ночь для Макса кончилась благополучно – он спал, свесив руку с массивными часами на запястье – и вышла на крыльцо.
Природа, измученная грозой, порывисто дышала осенним ветром – он бросился на Вику, как оголодавший, умыл моросью и завил в кудри растрепанные волосы. Она подставила лицо под его поцелуй, и он не удержался. В хрустальной тишине был слышен далекий перестук колес о рельсы, ругань ворон за плесневелую горбушку, шелест листвы, капель с крыши и журчание по водостоку – жизнь, не тронутая глупыми разговорами, пустыми обещаниями и угрозами.