– А, ну да, ты же писатель. – пробурчал Тягин.
По рядам блошиного рынка он ходил через силу. Вид выложенного на асфальте и развешанного по стенам и деревьям барахла действовал на него так же удручающе, как квартиры одесских знакомых. Тверязов это заметил.
– Скучаешь?
Тягин вяло поморщился и сказал:
– Я, кстати, теперь, как бык, дергаюсь на красный цвет. На этот оттенок.
– На какой?
Тягин поискал глазами и показал на висевший среди старого тряпья широкий женский пояс:
– Ну, вот где-то такой. Алый.
После прогулки по рядам, когда спустились вниз, Тверязов завел Тягина в тесный дворик, открыл без стука одну из дверей, откинул занавеску, и они вошли в небольшую кухню, в которой сидели и смотрели телевизор две женщины; одна из них, отложив вязание, взяла у Тверязова деньги, вторая сделала телевизор потише и разлила водку. Тягин выпил не закусывая. Тверязов взял с тарелки дольку соленого огурца; выпив, весело крякнул.
– Ну что? – сказал он на улице. – Настал момент истины? Идем.
– Куда еще?
– Пошли-пошли. Всё равно ж гуляем.
Они вышли за Колонтаевскую, прошли квартал или два, повернули налево, поднялись еще на полквартала и вошли в калитку в деревянных воротах, которыми была наглухо запечатана подворотня. Небольшой двор, куда они попали, был, по всей видимости, выселен; кое-где в двухэтажных домах с деревянными галереями зияли пустые оконные проемы. По левой стороне тянулся ряд сараев под сырой известняковой стеной с одним маленьким оконцем на самом верху. В центре двора, рядом с водяной колонкой, высилась огромная черная акация и под нею понуро стояла перед ведром грязная лошадка-пони с заплетенными в гриву разноцветными ленточками; тут же, на скамейке у стола, сидел обхватив живот руками и согнувшись в три погибели мужичок в телогрейке. По плитам бродили куры и пара гусей; в углу блеяла коза на привязи. Где-то гулко стучал молоток. Следом за ними во двор вошли две девочки лет двенадцати, одна из них несла седло.
– Девочки, Георгия позовите, – попросил Тверязов. – Он есть?
– Есть, – ответила та, что с седлом. – Сейчас.
Тверязов повернул в правый ближний угол двора и подвел Тягина к полутораметровому забору из продольных досок в разоренной части первого этажа. Видимо, заслышав их голоса, из погруженного в сумеречную темноту помещения к загородке подтянулось, отрывисто похрюкивая, с десяток молодых бодрых свиней.
– И куда мы пришли?
– К человеку-свинье. Ты же хотел? Вот.
– Я хотел?!
– А что – не хотел?
– Ладно. И что дальше?
– Сейчас увидишь. Вернее, услышишь. Его апартаменты, – сказал Тверязов, показывая на загон перед ними.
– Ты хочешь сказать, там где-то человек?
– Терпение.
Пока