– Хорошо, месье, хорошо… я вам все расскажу. – голос Эрнеста выровнялся, он как будто сразу протрезвел от этого спокойного предложения врача. – Но сперва вы мне скажите… только отвечайте честно, ладно?.. Вот вы… если бы вы… ну… если бы вам нравились мужчины, как мне… вы могли бы в меня влюбиться? Спать со мной? Проводить со мной ночи?..
«Мадонна… он и правда окончательно рехнулся, бедный мальчик…» – от внезапного вопроса в лоб Шаффхаузена пробил озноб, как если бы холодный мистраль распахнул окно спальни… Но доктор психиатрии, профессор, ученый, автор многочисленных статей и книг, тут же встал во весь рост, прикрывая врачебным авторитетом и неприкосновенностью растерянного мужчину, пропустившего удар в самое сердце:
– Если сделать подобное гипотетическое допущение, вспомнить древних греков с их традиционным для закрытых мужских сообществ ухаживанием зрелого эраста за юным эроменом, то… не вижу в этом вопросе никаких препятствий, кроме разве что скрытого и вытесненного вами инцестуозного влечения к отцу, о котором мы с вами неоднократно вели занимательные разговоры. Вы ведь помните, что разница в возрасте любовников, будь они одного пола или разного, всегда дает прямое указание на поиск этой запретной связи…
– Хм… ну то есть это было такое сложносочиненное «да»? Нет, нет, не бойтесь, доктор, я еще не сошел с ума… пока… и не покушаюсь на вашу невинность. Просто хочу понять… какого черта он строит из себя немощного старика, в коем все чувства охладели, и ему нужно не встречаться с молодыми горячими парнями, а место на кладбище выбирать, да и то в очках… блядь, доктор, ну что это за адская хуйня?! Вы ведь с ним одногодки, и вы-то – к счастью – еще полны огня и задора!.. Только прикидываетесь сухарем, но я-то помню, как вы молодели на глазах, когда мы с вами удили рыбу в заливе Гольф-Жуан… с вашей яхты… ну, а он зачем строит из себя развалину?..
Шаффхаузен приложил холодную ладонь к запылавшему лбу, силясь постичь, о ком Эрнест ведет свои пламенные речи, приправленные жгучей обидой отвергнутого любовника? Сперва он решил, что сын сокрушается об отце, впавшем в затяжную депрессию и отказавшемся от предлагаемых ему Эрнестом радикальных или эпатажных способов отвлечься от своего горя… но… но граф был на добрый десяток лет моложе Эмиля. Художник же уверенно говорил о ком-то одного с ним возраста, о ком-то, с кем у Вернея мог завязаться (или уже завязался?) внезапный роман, не получивший, однако, желанного продолжения… и удовлетворения.
– Так, Эрнест, друг мой, вы обещали рассказать мне о вашей проблеме, и я