Я отправил СМС дворнику «Выехал, встречайте», а затем посидел еще некоторое время, удивляясь про себя, как человек, только что получивший шестьдесят тысяч «зеленых», и получавший ранее суммы столь же значительные, способен вести столь убогую жизнь. К этому времени истекло четверть часа, положенные на теоретическое возвращение Щукина, машина не появилась, я поднялся со скамейки и на ватных ногах потопал к подъезду.
Обычно дежуривших у подъезда бабулек не наблюдалось, скорее всего, в это время они кормили обедом еле загнанных по домам внуков, тот поглощался с неимоверной быстротой и недовольной миной при слове «добавка». Время летних каникул кажется таким дорогим, каждая минута на счету, и ее, последней, всегда не хватает, это я знаю по своему опыту.
Я быстро добрался до квартиры Щукина, на ходу извлек отмычки и оглянулся в сторону вечно сидящей взаперти, как девица в тереме, соседки. Той слышно не было, я принялся за работу.
И замер. Меня ждало приятное изумление. Дверь оказалась открыта, несмотря даже на наличие «собачки» на замке – ее язычок совсем чуть-чуть высовывался из-за потертого дерматина в узкой, почти неприметной щели между косяком и самой дверью. Поразмыслив недолго, я пришел к выводу, что хозяин столь глубоко погрузился в невеселые мысли о визите комиссии, что выскочил из дому, не проверив, хлопнула ли за ним дверь. За него это сделал я, проникнув в квартиру, и тихо защелкнув замок – а то мало ли что.
Квартира предстала мне в чрезвычайно запущенном виде: в прихожей вешалка не вмещала одежду, кое-какая сложена на журнальном столике, ботинки летние и зимние вперемешку, стояли на давно потерявшим лак паркете. Рядом со столиком стоял неработающий холодильник, на нем лежала какая-то дребедень: разноцветные рекламные проспекты, конверты, тряпки от или для пыли. Обои в потеках, кое-где прорваны, но так и не заменены; в комнате, куда я приоткрыл дверь, хоть и почище, но старая мебель, в трещинах и царапинах, вытертый до основания палас на полу, стол, покрытый застиранной до невозможности скатертью, и засиженная мухами люстра, создавали такой убогий фон, что всякий, кто догадался бы войти сюда с намерениями, подобным моим, спешно бы ретировался.
Впрочем, об убожестве жилища, равно как и обо всем прочем, я перестал думать, едва только увидел ту самую коричневую папку на середине стола. Подошел, открыл, заглянул внутрь. Сердце забарабанило подобно пулемету «Максим» – в папке лежали, небрежно засунутые, шесть пачек стодолларовых купюр, перевязанные в несколько слоев обычной резинкой.
Я проверил, уж не куклы ли это, нет, не куклы. Сунул папку