Отец выглянул из проулка, убедился, что машин нет, и махнул мне рукой, предлагая следовать за ним. Когда мы подходили к островку безопасности, отделяющему три полосы движения в западном направлении от восточного, я заметил движение четырьмя этажами выше: человек шел по карнизу. Я остановился как вкопанный, подумав, что он собирается прыгнуть.
Несмотря на холодную погоду, одет он был в голубые больничные куртку и штаны, или мне так показалось. По узкому карнизу он шел с небрежностью, предполагавшей, что не так уж и тревожится о своей судьбе. Смотрел вниз, на нас или нет, я сказать не мог, но иногда поднимал голову, чтобы оглядеть верхние этажи домов на противоположной стороне улицы, словно что-то там искал.
Осознав, что я задержался у бетонного островка, отец остановился, посмотрел на меня, поторопил.
Но я не побежал к нему, а указал на карнизоходца:
– Смотри, смотри!
Конечно же, человек в синем совсем не играл с судьбой, я это понял чуть позже, а тогда удивился, что держится столь уверенно, словно ему приходилось ходить по натянутой струне во многих цирках этого мира. Разумеется, узкий карниз не шел ни в какое сравнение с чреватыми смертью подвигами, которые он совершал над замершими зрителями.
В квартале от нас такси выехало из-за угла, водитель мчался со скоростью, которую не мог позволить себе днем. Яркий свет фар напомнил мне о грозящей опасности. Будь это не такси, а патрульный автомобиль, копов заинтересовали бы мужчина и мальчик в куртках с капюшонами, согнувшиеся под тяжелыми рюкзаками и вбежавшие в проулок в столь поздний час; копы наверняка бросились бы в погоню.
Но таксист, который жил по принципу «ничего не вижу, ничего не слышу», предпочел не обратить на нас никакого внимания. Машина пронеслась мимо, не снижая скорости, когда мы нырнули в проулок.
Тут я опять остановился, поднял голову. Карнизоходец как раз повернул за угол, с северной стороны дома на восточную, легко и непринужденно, не боясь свалиться, словно ходил по воздуху так же, как по камню.
Когда он сменил ярко освещенную улицу на сумрачный проулок, я осознал, что прыгать он не собирался и совсем он не человек, а чистяк. На улице исходившего от него света я не видел, а здесь, в тени, он светящимся пятном выделялся на карнизе.
Я встречал чистяков в необычных местах, они делали много чего странного, но никогда не видел чистяка, идущего по карнизу. Разумеется, к тому моменту я прожил в городе совсем ничего.
Каким образом описать чистяка тем, кто не может их увидеть? Свет, о котором я говорю, не поисковый луч, а мягкое сияние, оно не сосредоточено в одном месте, а исходит от всего чистяка, с головы до ног. Однажды я охарактеризовал это сияние как внутренний свет, но из этого следует, что чистяки прозрачные, а этого нет, внешне они ничем не отличаются от обычных людей. Кроме