– Не скажи, – возразил Санька, – ты не так прост, хоть и прикидываешься, не зря генералом был.
– Я был полноценным полковником, но занимал генеральскую должность, с которой меня попёрли по причине великого возраста, а если зреть в корень, то для освобождения места молодой поросли.
– Сынка другого генерала, – подхватил появившийся в дверях Драперович.
– Не без этого, все мы печёмся о своих неразумных чадах, – миролюбиво согласился полковник.
– И всё-таки я с тобой не согласен, – хмуро заявил Шансин, обращаясь к Тарабаркину. Видимо, прерванный спор ему не давал покоя.
– Эх, Шансин, Шансин, великий ты романтик, в каждой сволочи видишь человека, – Тарабаркин кинул смятую салфетку в угол, где тёрся блохастый кот Портвейн.
– Ничего подобного, я переживаю за нашу науку.
– Наука в российских девяностых будет описана под лозунгом «Любой ценой выжить!», а если привнести сюда житейский фон, то это будут картинки неприкрытого стыдливого сюрреализма с элементами откровенной порнографии, – философски заметил Тарабаркин.
– Не поспоришь, но меня особенно возмущают некоторые директора институтов Российской Академии. При нищенском существовании сотрудников, они сдают в аренду громадные площади за бесценок, но через своих подставных, как правило, занимающих должности замов, получают баснословные прибыли. К нашим нулевым у нас обязательно сформируется целая прослойка директоров-рантье, сдающих помещения, открывающих за государственный счёт частные клиники, заводики по производству изделий, так называемых наукоёмких, а по-простому продающих разработки через подставные фирмы. Под прикрытием благородных целей они будут процветать, институты нищать, некоторые даже разрушатся, остатки молодёжи с гиканьем и радостным всхрюкиваньем продолжит свой бег за бугор. Знаешь, некоторые горе-директора напоминают мне нищих из рассказа Бабеля. Помнишь, есть у него такой, «Конец богадельни»? Там ребята с кладбища в аренду гроб с кистями сдавали. И процветали, пока не нарвались на коммуняк в кожанках.
– Неужели ваши академики и директора все такие? – воскликнул Илларионович.
– Нет, конечно, есть среди них хорошие люди, даже настоящие учёные попадаются, но с каждым годом всё меньше и меньше.
– Когда-нибудь ваши директора-академики нарвутся на неприятности, придут бывшие комсомольские активисты, эдакие шустряки со стеклянными глазами, со стриженными чёлочками, занимающие высокие посты уже по молодости, за сомнительные заслуги. Придут, объявят себя эффективными управленцами и погонят ваше руководство помойной тряпкой. Поставят во главе Академии какого-нибудь юриста или экономиста, но, по сути, банального бухгалтера с ярким отблеском собачьей верности к президенту.
– Скажешь тоже, – с ужасом отпрянул Костя.
– А что тут говорить, традиция, её сразу не сломить. При Союзе была такая публика, называлась «начальники», и без разницы