Обычно к нам в гараж захаживали точно такие же завсегдатаи гаражного блока. Здоровались по ручке с отцом, со мной. Важно, деловито, будто заседание высокого начальства. Со всех сторон обходили «пятерку», оглядывали, качая головами. Бунтует? Трамблер крутил? Бензонасос смотрел? В ответ отец пожимал плечами, и в этом движении я угадывал свой собственный излюбленный жест, и мне становилось не по себе. На десять – двадцать минут они пропадали под капотом: низко склоненные головы, сгорбленные спины, откляченные задницы. Да ты ее вот так, мать-перемать, туды-сюды покрути, туды-сюды! Иди-ка, Марик, включи зажигание, проверим. Я садился на отцовское место, место водителя, неловко ерзая по сидению, и поворачивал ключ. Дыр-дыр. Дыр-дыр. И тишина. Давай, Марк, еще раз! Дыр-дыр, дыр-дыр. Тишина. Только завеса белого жестяного капота перед глазами, из-под которого выскакивал раздраженный отец. Как ты заводил? – орал он. – Ни хера не умеешь, даже ключом поработать не в состоянии, прямо как баба! Его тяжелая рука подныривала под дугу руля и ловко находила ключ. Поворот. Дыр-дыр. Дыр-дыр. Тишина.
– Ладно, ребята, – смягчался отец. – Перекур.
Мужики рассаживались вкруговую: кто на маленькой, измазанной соляркой, машинным маслом, табуретке, кто на перевернутом вверх дном ведре, кто на корточках, подтянув на бедрах замусоленные штаны. Из карманов доставали пачки сигарет и одновременно закуривали, выпуская облачка сизого дыма. Я и «пятерка» погружались в беспросветный туман.
– А ты, Марк, не затягиваешься? Бросил, что ль? – шутил кто-нибудь из них.
– Так мне всего одиннадцать.
– Одиннадцать, – презрительная усмешка, – я в семь начал, а в одиннадцать уже сиськи живые тискал.
Смешок, облетевший всю мужскую общину.
– Девок-то уже обжимаешь?
Я застеснялся, отрицательно помотав головой и опуская вниз взгляд. В голове всплыл мерзкий образ: этот мужик на кухне голый почесывает бок, скребет заскорузлыми ногтями старую кожу, а в соседней комнате его ждет женщина с сиськами, которые он тискал, как только что мял собственный пах. Вообще-то, я заметил эту пагубную привычку не только за этим отцовским приятелем, а за всеми присутствующими. Абсолютно не стесняясь, они прикасались к своим гениталиям, чесали, поправляли, будто проверяя все ли на месте, не отвалилось,