посмотрел ролик на ютубе, о политике России, неотличимой от творчества Рембо, пожевал черный хлеб и лук, развалился на кровати – полотне Магритта – и назначил цену художнику, задремав и уснув. Но поспать ему дали недолго, потому что раздался звонок и две девчонки из кафе заговорили по очереди, рассыпали ворох слов, посмеялись и подышали, начинили собой телефон и исчезли в веках и в тысячелетиях, в эрах, времени вообще, от конца до начала, сидящих в кафе где-нибудь за пределами Солнечной системы, где ходит пятидесятиметровый Эйнштейн и подает милостыню своего учения людям таких же размеров. Заглядывает в кафе и рестораны, ест пищу, приготовленную согласно Теории относительности и танцует тустеп, когда загораются сады и огни. Михаил перевернулся на правый бок, закутался в простыню и попал в новый день. Вылупился в него, раз буквы – крупицы пороха, которые должны собираться в голове у читателя и разрываться в ней, и тут же другая мысль: закладка в книге – это бикфордов шнур. Михаилу не надо было на стройку, так как эта работа была временной. Потому он позавтракал твердым сыром, положенным на хлеб, выпил какао и пошел забирать доставленную книгу из постамата по имени Бомарше. Экран не слушался его, не позволял набрать код, игнорировал его пальцы, но в конце концов сдался, выдал литературу, добавил ее содержание в мозг Михаила и раскрыл секреты творца. На это он ничего не сказал, просто насладился смыслами, попавшими в него, уложил их на полках, пообедал ими, с первым, вторым и третьим, присел на скамейку в парке, начал читать написанное и вознесенное в гроб. Все это должно безусловно пройти, сказал себе он и сам себе не поверил, чувствуя в себе молодость выше крыши, как опухоль, которая пустит метастазы по всему телу и сделает его вечно молодым. Текст шатался и шел, так как бывает пьяным и трезвым, моряком и солдатом, как показалось ему, решившему, что Блок умер от сожжения его библиотеки – ума: с поздних фото глядит выгоревший изнутри человек. Читал Обрыв и будто прыгал с него, так была построена книга, стоянием на краю, падению и полету, иначе говоря, вариантам себя. Михаил захлопнул книгу и закурил, чтобы лучше осознать прочитанное, еще прочитал абзац с конца, вообще зарядился этим, испытал микрооргазм каждой клеткой своего тела, докурил свой табак, лишил себя быковатости, срезал углы, стал примерным и чутким, обратил внимание на картезианство, валяющееся у куста в пьяном и человеческом виде, поднял его, усадил на лавку и пошел в форме три минус два домой. В квартире включил мышление, осмыслил себя как несебя и себя, собрал небольшие вещи, чтобы завтра отчалить в Екатеринбург, погладил носки и майку, вывихнул мозг, чтобы он болел и лучше думал, и написал слова: одной строки Борхеса достаточно, чтобы не есть целый год, потому что духовное скоро будет целиком кормить человека. Выглянул по внутреннему позыву из окна и увидел Гари и Ажара, идущих друг с другом, само воплощение шизофрении, ставшей здоровьем, когда первый покончил с собой, а второй жив и ныне, радуясь своей жизни и здоровью Земли: пистолету, танку ружью. Михаил
